Для нашей прощальной брачной ночи с Надькой мы поднялись в её комнату, где даже были занавесочки на окнах.

Мы прощались, засыпали и просыпались, и снова прощались; и брассом, и кролем, и на спине, и вольным стилем.

Когда белесый свет утра начал вливаться поверх занавесок в комнату и она потянулась за первым в своей жизни минетом, я устало отстранился.

Пускай её будущему мужу хоть в чём-то достанется быть первым.

Всем нам – рогатикам – нужно по-братски делиться друг с другом.

Мужику делать нечего, так он работу себе находит.

Хата на Декабристов 13 с лихвой обеспечила моего отца заполнением досуга, а он, в свою очередь, и меня запрягал в реконструкцию инфраструктуры.

Обложить кирпичом стены погреба под кухней, поставить новый забор с калиткой, летний душ рядом с сараем, утеплённый туалет в огороде, проложить кирпичные дорожки, чтоб осенью грязь не месить. Дел на лето всегда найдётся.

Для заполнения своего культурного досуга я отправлялся к Ляльке.

Он жил аж на Миру, на втором этаже одной из краснокирпичных пятиэтажек между кинотеатром «Мир» и Универмагом; в той, что рядом с кафе-мороженым «Снежинка».

Отец его по молодости блатовал, а под старость стал идейным вдохновителем следующих поколений блатняков.

Возвращаясь с зоны, они с умилением вспоминали, как Лялькин старый приходил на заседание их суда в пиджаке поверх одной майки, давал напутственные наставления, чтоб и там держали хвост пистолетом, пререкался с судьёй и принудительно покидал зал.

Его я не застал.

Зато его тёща, Лялькина бабка, всё ещё жила затворницей в спальне с видом на рубероид крыши «Снежинки» вместе с дряхлой, но злой болонкой Бэбой.

Лялька сменил своего пахана насчёт моральной поддержки подзалетевшим хлопцам.

На суды он не ходил, но знал когда кого отправляют в места отбывания срока и приходил на Вокзал попрощаться через решётку прицепного спецвагона, он же «столыпин».

Балкон гостиной Лялькиной квартиры выходил в широкий тихий двор между пятиэтажками, где изредка росли тенистые яблони и стояла заколоченная хата для подрастающих блатарей. В голубятне над хатой младший брат Ляльки, Раб, он же Рабентус, держал голубей, когда бывал на воле.

Мать, Мария Антоновна, портниха из ателье позади Главпочтамта, когда-то мечтала, чтобы Лялька стал скрипачом и даже купила скрипку, которую он прятал в заколоченной хате, типа, отправляясь на урок.

Так что привить она смогла лишь любовь к хорошей одежде.

Рубашечки, джинсы Ляльки всегда подогнаны были тип-топ.

Хотя музыку он тоже любил, не то что Рабентус, у которого интересы только к голубям, да насчёт пожрать; потому-то Раб в два раза толще стройно шотландистого Ляльки.

На том балконе мы с ним слушали Чеслава Немана, «Слейд», «АС/ДС».

Когда в дверь звонили, Лялька выходил в прихожую и вёл посетителя на кухню – он по мелочам толкал им шмотки.

Если же это оказывался не клиент, а кто-то из кентов Раба, или просто из городских резаков – типа Графа-младшего, или Коня, или так далее – что продёргивали через двор и завернули на звук динамиков (хата пользовалась династическим уважением) побазарить про свои понятия, что всё должно быть по справедливости, то Лялька ставил совсем уж полный хард-рок – «Эроу-Смит», или «Блэк Шабаш».

Эти доморощенные натур-философы понятий справедливости больше одной песни не выдерживали и покидали застеленный жёстким ковром диван.

Лялька вздыхал им вслед, подкатив глаза качал головой, что это жлобьё вконец окабанели – но что поделаешь, традиции обязывают – приглаживал кардинальскую бородку и ставил Энгельберта Хампердинка.

Вообще-то, у него имелась тяга к знаниям и он не стыдился и не скрывал этого. Однажды, например, он попросил меня объяснить слово «эксцесс», услышанное от меня же.

Короче, я нужен был ему как оазис среди всех этих поборников справедливости.

Безусловно, основным связующим нас звеном была дурь, а в период предсезонного подсоса – колёса; ноксирон, седуксен, кадеинчик – главное знать что с чем и в каких пропорциях.

В Лунатике на танцах он встречался со своей девушкой Валентиной, у которой были прекрасные испанские глаза, как сказал один резак в виде комплимента:

– Вот так просто взял бы вырезал и – на стенку.

Один раз я танцевал с её подружкой Верой Яценко, хотя и знал, что Квэк по ней не первый год страдает, а она неделю с ним походит и опять месяцами не признаёт.