По настоящему, мне всего одна лекция понравилась теоретическая… грамматика?.. фонетика?.. вобщем, Скнар нам её читал.

Фамилия у него такая, а сам неплохой мужик. Когда я в горбольницу ложился, он мне «Тихого американца» дал с собою, на английском языке.

В одиночку мне б там трудно пришлось – сосед по палате до того громко храпел, что аж оконные занавески пузырились.

Перед той лекцией я на выходной в Конотопе зашёл к Ляльке. Его дома не было, только брат, Рабентус. Он меня подогрел.

Такой травы я ещё не видал. Типа, тонкие сухие скелетики веточек. И такого прихода, как от неё, тоже ещё никогда не получал.

На Рабентуса смотрю как через линзу: вверху и внизу узко, а середина растянута.

Он приметил, что у меня таскалово зашкаливает, посоветовал лицо из-под крана ополоснуть. Без толку.

Но помню, что надо в Нежин ехать. По дороге на вокзал я ещё к Игорю Рекуну зашёл, на проспекте Мира. Мамаша его:

– Как приятно познакомиться! Садитесь, покушайте на дорожку.

А я сидеть не могу; меня туда-сюда таскает – из гостиной на балкон, с балкона в гостиную. Я Игорька попросил – пусть бумагу найдёт и пишет чего скажу. Типа, там:

Мир – обезглавленный небом…

потом ещё:

Ватные тучи лезут и трутся об мозг сквозь череп…

всякая сюрреалистическая хренотень; не то меня в конец накрыло б.

Вобщем, только уже в электричке, между станциями Плиски и Круты, у меня отходняк пошёл.

А те психоделические лоскутья Жомнир потом в факультетской газете поместил, рядом с «Translator’ом», до того ему понравилось.

Но речь не об этом, а про лекцию Скнара.

Мне ж тогда Рабентус на пару косяков уделил. Так я, зная какая это термоядерная дурь, уже не злоупотреблял, проявлял умеренность.

И вот в такой, умеренном до тихого, состоянии зашёл я на лекцию, а то до общаги идти далеко показалось.

Сидим, значит, а Скнар читает из-за кафедры.

Я смотрю – хорошая какая кафедра! Фанера жёлтая, вся полированная.

Потом вдруг не понял – что за дела? Скнар зачем-то на латынь перешёл.

Прислушиваюсь: точно – латынь!

Причём шпарит покруче Люпуса, но так распевно как-то, и глаза вверх устремил, типа, к тебе взываю de profundis!

Я насторожился – Скнар, или не Скнар?

Присматриваюсь, а от Скнара там один только бюст остался.

Серьёзно, на жёлтой кафедре стоит бюст Скнара, без рук даже – одни плечи. Но голова говорить продолжает.

А на верхней губе у него ямочка, и вот стала она углубляться, темнеть и превращаться в усики Адольфа Гитлера.

Ну, ни хрена себе! В советском вузе бюст Гитлера лекцию читает, причём на латыни!

Молодец Скнар!

Не всякий преп решится отчебучить такую лекцию. Без него я б и поныне думал, что если лекция, то обязательно туфта.

Стереотипы, они очень привязчивы.

А у Жомнира я на дому учился.

Как очередной рассказ переведу, приношу к нему домой и он его целый вечер драконит – тут не то, там не так.

Да я и без него чувствовал, что фраза «лорд впав на рейки» – не то; но почему? И как по другому сказать?

– А то вже твоя справа. Шукай.

– Может так: «лорд жвакнувся на рельси»?

– Нi! Це вже перебор.

Угодить ему невозможно, всегда найдёт к чему придраться.

И потому работа с Жомниром стала хорошей школой не сдаваться.

После тисков украинской «мови» тянуло расслабиться. Я попросил у Жоры Ильченко одну из книг, что он прикупил в Индии и начал переводить её на русский.

Не толстая такая книжица, страниц на двести; автор Питер Бенчли, писатель в третьем поколении, то есть и дед, и папа занимались тем же ремеслом.

Название – «Челюсти», про акулу-людоедку.

Профессиональный винегрет, всего понемногу – откушенные конечности, любовная линия, шериф, мафия проездом.

Правда, заключительная сцена гибели акулы без зазрения совести списана из «Моби Дика», но кто теперь читает Мелвилла?

Я исписал несколько общих тетрадок. Закончил зимой в Конотопе.