Но не такая дрожь, как после того перевертухеса в УАЗе. Та была напряжённо мелкая, а эта крупно так бьёт.

Вот до чего святотатство-то доводит.

За отпечатки я не переживал. Илюша же не пойдёт в уголовный розыск:

– Снимите, пожалуйста, отпечатки с моего портфеля, где я держал иконы из ограбленного храма.

Однако, и сразу к Виричу тащить добычу неправильно. Попросил Иру пару дней подержать дипломат у себя дома, только не заглядывать. Она как раз болела.

Потом, как, примерный студент, я ещё и на занятия сходил; а после столовой подымаюсь на третий этаж – там шум стоит. В комнате Липеса дверь сломали!

Я подошёл посмотрел – действительно дверь выбита.

Это ж надо! А что пропало-то?

Молчит Илюша, только цыкает от расстройства.

А потом я решил окончательно порвать с Ирой. Ну, сколько можно мучится? Тем более, раз у неё совершенно нет ко мне никакого доверия.

Получаю письмо:

«Сергей, я давно увлечена тобою, но сказать не решалась. Сегодня буду ждать тебя в 7 часов возле Старого корпуса. Люба».

В тот вечер, когда я проводил Иру, в ней вдруг, в подъезде, такое пламя страсти воспылало:

– Не уходи, ещё побудь немного.

А я смотрю на часах уже без десяти семь.

– Да, ребята там ждут. Договорились «пулю» расписать.

– Подождут, куда денутся.

Еле вырвался.

К Старому корпусу успел ровно в семь; я на подходе под фонарём часы проверил.

А на площади перед Старым корпусом – ни души.

Но я не стал там останавливаться, курить, ждать. Нет.

Пересёк наискосок пустую площадь. Только малость шаг замедлил. Могу же я на ходу полюбоваться природой зимнего вечера?

Вон та сосна на кедр похожа. Может и вправду кедр?

До того густые ветки – там сова живёт, ей за теми ветками даже и днём сумерки. А на сугробе под кедровой сосной остатки её трапез мелкими грызунами.

Санитар природы.

И, кстати, я ни капли не соврал. Захожу в 72-ю, а Славик с Двойкой тут как тут:

– Чё? Запишем «пульку»?

Я не сразу узнал, что то письмо подружка Иры под диктовку Иры написала.

На новизну все клюют, но лохи ещё и попадаются.

Ну, и к тому же появилась Мария.

Брюнетка Бальзаковского возраста.

Когда она мне улыбнулась на тротуаре, я не сразу понял с чего это.

Оказывается, она на пару минут заходила тогда к волам на день рожденья.

Вобщем, объяснила в каком доме живёт и номер квартиры сказала.

У меня тот день напряжённый был – вечером концерт в актовом зале Старого корпуса – но я нашёл время и деньги на бутылку водки.

Нёс её по способу Алимоши, в рукаве; такой твёрдый бицепс получается.

Пришёл по адресу; четвёртый этаж. Дверь налево.

Она открыла. Мы немного пообедали и – на диван.

Не люблю кончать едва начав, но и такое бывает.

– Извини,– говорю,– спешу. В пять часов концерт.

Какой? Где?

Она во втором ряду сидела, когда я со сцены, уже с бас-гитарой, уже как ведущий вокалист, орал:

Ты помнишь плыли в вышине-е-е!..

И вдруг погасли две звезды-ы-ы?!..

Третьекурсник Витя Кононевич играл на ритм-гитаре и подпевал в терцию; а на барабанах тоже с его курса – Лёша, кажется? – из местных жевжиков.

После концерта мы с Марией гуляли.

Она повела к какой-то своей подруге и та вынесла в подъезд кружку спирта. Медицинский, от него язык прилипает к нёбу.

Зато с тех пор наши акты с Марией по продолжительности не уступали актам в пьесах Шекспира.

У неё был сын шестиклассник, но я его ни разу не видел – не пересекались как-то.

Уютная однокомнатная квартира. Кроме дивана – широкая двуспальная кровать, а рядом с ней ламповый радиоприёмник на тумбочке.

Всю ночь негромко играет себе чего-то на средних волнах и шкала мерцает жёлтым.

Кончала она красиво.

– Ещё! Ещё! А! Ещё хочу-у-у!

Может и отработанное, но всё равно красиво.

И не переносила запаха семени, просила сразу же пойти в ванную.