Ирина из Бахмача аж заржала.

На собрании после старшего преп-надзирателя выступили парочка сплочённых моих однокурсниц.

Они подтвердили, что да, на работу ходил когда вздумается, а на клеёнке спал.

Потом Вирич сделал попытку переломить монотонное настроение.

Вышел перед собравшимися, на кафедру приопёрся и начал вещать какой я надёжный товарищ и друг и что на днях спас первокурсниц, которые подверглись хулиганским приставаниям в Графском парке.

Я бесстрашно бросился на посягнувших, хотя у одного в руках было горлышко от разбитой бутылки.

Вирич продемонстрировал аудитории как надо правильно держать горлышко в руке и пояснил, что такое оружие опаснее, чем нож.

Информацию восприняли похолодев от внимания.

В общих чертах, он не слишком-то отклонился.

В тот вечер из вестибюля Славик с Двойкой прибежали, говорят, там первокурсницы в истерике – их подружку в парке держат, не пускают.

Мы втроём и побежали, местных шуганули, а полонённая первокурсница на нас халяву развернула, что мы ей личную жизнь ломаем.

Видно кто-то из кандидатов в насильники приглянулся красной девице.

Чтоб я когда-нибудь ещё хоть раз писан'yся за этих кошёлок в активном поиске!

Но деталь с горлышком это уже плод полёта фантазии Вирича, я такого не видел.

Под конец мне слово дали.

– Каждый человек – кузнец своего счастья, своей судьбы. И я тоже отковал себе – вот она, тёпленькая, с пылу, с жару, и теперь только от вас зависит, как она обернётся…

Дальше стереотипно повинился, а-ля Марк Новоселицкий на собрании «о партийных играх» и с минимальным отрывом – кто за? против? воздержался? – я получил строгий выговор с последним предупреждением.

( … хотя исход собрания был ясен ещё до того как оно началось – отчислили б меня тогда, откуда б ты взялась?

Некоторые осколки просто обязаны пролетать мимо…)

Нет добра без худа – не успел порадоваться, что отчисление просвистало мимо, как снова пришлось впрягаться в постылую лямку. Кагебист помаячил газеткой – пора явиться для отчёта и инструкций.

На встрече выяснилось, что я в этой конторе по рукам пошёл.

Капитана, за проявленные героизм и бдительность в деле «о партийных играх», поощрили повышением из провинциальной глуши в столичный Киев.

Он не скрывал радости по этому поводу, передавая меня, как инвентарь, своему преемнику.

Преемник оказался чернявый, молодой, только что окончивший институт в Чернигове, на историческом факультете которого готовились партийные кадры.

После того факультета не нужно ехать по распределению в село, а получаешь должность, как минимум в райкоме партии и – расти хоть до члена Политбюро ЦК КПСС, если способности позволяют и данные есть.

Но не всякому под силу закончить этот факультет.

Двое студентов нашего филфака перевелись туда учиться, так через месяц плюнули на все карьерные перспективы и вернулись обратно.

Там дисциплина – как в кадетской школе, если при входе лектора в аудиторию не встанешь в постойку «смирно», то староста группы, такой же студент, как ты, на тебя вызверится не хуже, чем «фазан» на салагу.

А в общежитии все вообще по струнке ходят и друг за другом подсматривают, чтобы настучать. Ведь райком райкому рознь – может оказаться в занюханном райцентре, а может и в столичном городе.

Классический пример борьбы за выживание – чем больше выживешь других, тем труднее тебя выжить.

Этот молодой чернявый ходил в длинном кожухе и на мой не зарился.

Он оказался поромантичней повышенного капитана, а может просто облениться не успел, и потому назначал мне встречи в различных городских учреждениях.

То в ЗАГСе, когда уже закрыт после рабочего дня, то в бюро по туризму.

Один раз на кухне пустой квартиры на четвёртом этаже пятиэтажки, недалеко от главной площади.

В тот раз он своего нового начальника привёл. Когда-то на таких говорили «интересный мужчина», седые волосы в стрижке бобриком над загорелым моложавым лицом.

Сразу чувствуется Европа.

Его за что-то из филиала в Венгрии турнули в это захолустье, вот он и заинтересовался сексотом, через которого предыдущий капитан поднялся в Киев.

Однако, послужить и этому трамплином я уже не мог. Хватит. Нахлебался.

Чернявый чуть не плакал от моего неизменного доклада, что нынешняя студенческая молодёжь это аморфная масса думающая лишь о том, сколько сала осталось в «торбе».