Когда мы выходили на трамвай, то Леночка вызвалась повезти тебя до конечной на своём дамской велосипеде с багажником.

Все согласились, кроме меня, потому что у меня возникло плохое предчувствие, когда увидел какими взглядами обменялись моя мать и Леночка.

Они посмотрели не друг на друга, а друг другу под ноги, но в их спрятанных взглядах слышался диалог:

– Да?

– Сделай это!

Я не выдумываю и не передёргиваю – этот диалог состоялся до того, как случилось остальное.

Мы с Ирой тоже вышли за калитку. Я очень торопился и даже ушёл вперёд с сумками.

Не доходя до поворота, я убедился, что спешу не зря, когда услыхал твой рёв.

Ты стояла и орала широко раскрыв рот. Леночка держала свой дамский велосипед и пыталась тебя уговорить не плакать, но ты не слушала.

Рядом из земли торчал врытый в неё швеллер полуметровой высоты.

Единственная железяка на всём полукилометре от Декабристов 13 до конечной трамвая номер три.

Мне всё стало ясно и я очень сдержанно попросил Леночку ехать домой – дальше мы сами.

Подошедшая Ира начала тебя утешать, но ты проревела всю дорогу из-за такой большой шишки на лбу.

Мы ехали молча, Ира была чем-то недовольна, а я совершенно опустошён.

Как жить в мире, где бабушка благославляет свою внучку на убийство второй своей внучки, вот этой прекрасной малявки, что всхлипывает сейчас с прижатым ко лбу медным пятаком, который держит её мама?

Ира до самого Нежина оставалась недовольной, а я молчал и ничего ей не сказал.

( … теперь у Леночки двое своих детей – красивые дочери.

Вы с ней незнакомые друг другу женщины и никто ничего не помнит. Тем более она.

Человек устроен забывать о плохом.

Моя мать впоследствии стала свидетельницей Иеговы и собрала множество глянцево-радужных журналов для спасённых, или тех, кому хочется спастись.

И только я во всём виноват, но честное слово, в том лагере отдыха я не выдержал бы Леночку на своём животе – ей было уже девять лет …)

Когда я вернулся из отпуска, тротуар перед 50-квартирным оказался перерыт поперечной траншеей для врезки в магистральные коммуникации, но плотники сколотили мостик с перилами для удобства пешеходов.

Я работал лопатой на дне траншеи, когда увидел Бельтюкова на том мостике, разодетого в пижонисто-колониальном стиле. Я не хотел привлечь его внимание, но он меня узнал, несмотря на спецовку и каску – поздоровался и представил своей маме, даме в агрессивном декольте.

Потом они пошли дальше – он нервничал, а она его плотно опекала и я понял истоки его негодования на матриархат, когда он под инсулином.

Ещё я подумал, что это не последняя была у него отбывка в психбольнице, ведь он же ходит там поверху, беззащитный.

То ли дело – я, в траншее, в каске; заморятся гады меня достать.

А в Ромнах я был добровольцем и полученных там вразумлений мне выше горла хватит.

При сдаче очередного рассказа Жомнир подогрел меня толстой книгой в твёрдой обложке.

Монография про шизофрению.

Он её купил, когда его дочь страдала тем же; ещё до замужества.

Монография значит сборник статей различных авторов, но объединённых одной общей темой.

Я проштудировал предложенный от всего сердца фолиант. В конце концов, это не варёная колбаса с добавками.

( … авторы рассматривают заглавный предмет с очень и очень разнообразных позиций, соответственно специализации каждого.

Кто-то сравнивает биохимический состав крови отъявленных шизофреников в момент обострения их духовной деятельности с периодами относительного затишья. Увы, уровень аминокислот в лейкоцитах остаётся без изменений.

Другой исследователь скрупулёзно меряет всё, что подвернётся с не менее неутешительным результатом.

Третий просто садится рядом с койкой и записывает дуру гонимую прификсированным фантазёром.

Как тот шёл на троллейбус, никого не трогал, и вдруг оказался голым за исключением тряпки на бёдрах, а вокруг куча таких же тощих, палимых солнцем и почти голых, как и он, и вдруг из-за песчаного бугра выскочил отряд всадников и начал убивать их, безоружных.

Но в целом полезная монография, потому что авторы, несмотря на поголовную их зарубежность, обладают смелостью настоящих учёных, чтобы развести руками и честно сказать: