Он оказался раздевалкой, но с колоннами, а в дальнем конце зала лестница мраморная, молочного цвета.

А по залу тому снуёт сплошная дружба народов – бирманцы с сенегальцами; хотя, и белых немало попадается.

И гляжу – неравновесно как-то получается: с левого боку гардеробщики за мраморным барьером мотаются с пальто да номерками – туда-сюда, туда-сюда – но очередь к ним не иссякает; а с правого – стоят, бездельем маются.

Жалко мне их стало, подхожу, своё пальто-шинелку на беломраморный барьер перед ними скинул и жду. Так хоть бы шевельнулись!

Потом один мне барственно так поясняет: здесь, мол, только для академиков.

Ни хрена себе сегрегация с дискриминацией! Иль сожрёт моё пальто ихние шубы академические?

Короче, поблагодарил за информацию и – к раздевалкам напротив.

Потом к лестнице молочно мраморной. Там билеты проверяют, ещё пару бумажек дают и только потом запускают, а рядом два милиционера – для порядку.

На втором этаже, над раздевалками, ящики каталогов – шеренгами, смахивают на автоматические камеры хранения, только цвет деревянный.

Посмотрел я по карточкам – есть Фрейд, его лекции изданные в 1913 году, по случаю какого там его юбилея. Всего-то 60 страниц.

Выписываю все индексы и данные этой книжечки, иду в читальный зал. Ликую!

Дежурная в заявку мою глянула, аж взвизгнула, словно караул скликает: Фрейд?!!

Вы, не ошиблись, отвечаю, его, голубчика, пожалуйста.

Не тут-то было. Чтоб допустили к этой книжечке, говорит она мне, нужна, как минимум степень кандидата соответствующих наук, и ещё московская прописка (разовый билет не катит), а также особая бумажка из учёных Олимпов, что мне дозволяется его почитать.

Ликование моё утихло и в таком отупело утихомиренном состоянии спустился я по пастеризованной лестнице и – на выход.

Выхожу, значит, на улицу и такой я ко всему спокойный.

Никуда не тянет, ничего неохота.

Дошёл до перехода, где в метро спускаться, приткнулся задом к парапету, на ЦБ вылупился, а в голове пусто-пусто, лишь где-то по задворкам бродит шевченковское:

чужому навчайтесь… свого не цурайтесь…

Люди добрые! Где я?

Огромный домина, по фронтону отакенными буквищами «Центральная Библиотека им. В. И. Ленина». Так он же для чего старался? Чтобы рабочие могли книжки читать!

Нам всем поголовно вдалбливают его главный наказ: «Учиться, учиться и учиться».

И что же теперь выходит?

До Великой Октябрьской революции, в 1913 году, любой рабочий мог заглянуть в книжную лавку и купить эти лекции на 60 страниц, после той же самой революции в ЦБ имени Ленина мне сказали: «хрена тебе, а не книжку, потому что ты – рабочий».

Так и стою, врастаю в парапет, и такая во мне тишь и кристалличность.

Очнулся только, когда со всех сторон скребёж поднялся.

Гляжу – с полдюжины рабочих лопатами снег счищают. Солнце яркое, а они скребут да на меня поглядывают, будто ждут чего.

А что я дам? Сам несолоно хлебавши.

Или здесь тоже хотят почистить?

Ну, отклеился я от парапета и – в переход, поглубже от сияющих вершин…

В условленное утро пришёл автобус и старший вторсырьёвец подписал бумаги экскурсионного бюро, что нас три дня возили по столице, рассказывая о её исторических и архитектурных достопримечательностях.

И все остались довольны – экскурсовод, получившая три дня оплачиваемого досуга, и отоварившиеся дефицитами экскурсанты, и водитель с трёхдневной пайкой бензина, которую можно пустить в оборот; а больше всех я с монеткой в кармане достоинством в пятнадцать копеек.

Технолог Валя не преувеличивала – три рубля на экскурсию в Москву за глаза хватит.

Единственный минус, что я задолжал фабрике эти три дня, то есть три дневных нормы по тридцать два тюка каждая.

Технолог сказала – ничего, мол, потихоньку, по пять тюков в день сверх нормы – расквитаешься.

Не люблю ходить в должниках и на третий день после возвращения из Москвы я пришёл на работу с «тормозком» съестного, чтобы стать стахановцем.

Когда фабричный автобус увёз всех в город, я остался один на один со скрипуче ползучим прессом и горами тряпья, что накопились вокруг него за время моего отсутствия и почти не уменьшились в дневную смену.

Я отработал вторую смену, потом третью и даже успел поспать в бытовке минут двадцать перед началом нового трудового дня.