— Ты еще не понял, что весь остров — это клетка, тюрьма, — говорил он тихо вслед.

И все были выброшены в этот мир без ответа. Игра, забава, кошки-мышки… Живучая гадюка. Наверное. Все так, не иначе. Не иначе, ведь ничто не менялось, все вокруг было мертво, как он сам, должно было быть мертвым.

Вот он ее — лучший ее номер в его цирке сломанных судеб.

Будто она понимала, что значит остаться в тупике, будто она понимала, что значит творить зло ради веселья, зная, что это зло, забыв, что такое радость. И, может, права она была: жизнь — ожидание, и если ждать больше нечего, то пора умереть.

Но почему тогда он все еще жил? И небо на голову не рушилось от всех этих бесчеловечных поступков, и земля под ногами не разверзалась. А он словно вел игру вовсе не людьми, а как раз с этим небом, испытывал на прочность, ждал, когда настанет кара. И смеялся над тем, что не наставала. Смеялся и ненавидел, уже не веря ни во что. Наверное. Но ждать оказывалось нечего, никакой надежды на изменение! Люди вокруг — вот что есть истинная ловушка, вот что есть истинная тюрьма.

Это создание, эта женщина могла бы остаться навечно, но тогда пришлось бы устроить Апокалипсис, сделать так, чтобы в мире больше никого не осталось, ни единого человека, ни единого старого правила. Но здесь…

В качестве пирата она остаться уж точно не могла. Бывали, кстати, и такие женщины, редко, они долго не жили, либо их убивали, либо сами умирали, либо еще что-то, превращались в тусклые воспоминания какого-то недоумения. А в качестве рабыни… Хватало и других, это было бы скучно. Слишком много неукротимой свободы, слишком много безрассудной обжигающей самоотверженности, граничившей с неумением беречь себя. Но в ней как будто умерло что-то, что-то исчезало. Хотелось бы это вернуть… Какой ценой? Цена не имеет значения в мире безумных. Миру все равно, чья боль разбрасывает гнев. Мир ударял его, а он научился нокаутировать в ответ, и скоро решил бить первым, предупреждая новую атаку. Он знал о своем зле и делал вид, что наслаждается им…

Внезапно в руке Алвина истошно затрещала рация, снайпер что-то торопливо заговорил, вслушиваясь в помехи эфира, затем несколько растерянно доложил сбивчиво:

— Ваас! Моя группа у Храма Камня… На них напали ракьят во главе… с героем Цитры!

Бандит выглядел еще более удивленным, чем по прибытию на остров. Еще бы, все пираты считали этого хваленого героя Цитры мертвым, все видели, что Ваас с ним собственноручно разделался раз и навсегда. Ошибки быть не могло, особенно, если стрелял главарь прямо в сердце. Вот только все пираты не знали одной мелкой детали его масштабной игры со своей и чужой судьбой, его веселье, на другой чаше весов стояли аргументы самого мироздания, судьбы, неба… И каждый раз он проверял, куда перевесят, чья правда окажется сильнее. Его — ложная, или та, непознанная — истинная. И выходило по-разному, только поэтому игра имела смысл, щекотала приятно нервы, позволяя порой внести немного хаоса. Хойт не мог ни за что понять этого, последние неудачи пиратов он списывал на ошибки главаря, на то, что он совсем обкурился и перестает соображать. У босса все по плану всегда шло, завоевание островов по расписанию. Не скучно ли?..

— Да? Занятно, — только пространно отзывался Ваас, мысленно отсчитывая, сколько секунд прошло с тех пор, как Хромоножка побежала прочь, в неизвестность. Она все еще маячила. Слишком близко. Неестественно болезненно подскакивая при беге из-за своей левой ноги.

— ***! Ваас! Они их уничтожают! — метал молнии Алвин, принимая все за чистую монету.

— Тебе их что, ***, жалко? Не смеши, Ал, я все про тебя знаю, — отмахнулся Ваас, будто предчувствуя такой исход группы, что засела у Храма Камня. И пусть. Уже все пусть. Игра с небом — непростая стезя, порой приходится признать, что есть нечто большее. И еще больше ненавидеть это нечто.

— Нет, но ***! Ты сказал, что убил его! — запнулся швед.

— Именно так! И погреб в общей могиле, — издевательски отрапортовал главарь.

— Так как же тогда?! — видимо, считал, что свихивается, Алвин. Пусть считал. Здесь нормальных не водилось, не те джунгли выбрал, северянин.

— Откопался, значит, — смеялся главаря, доставая косяк с наркотой и зажигалку, готовясь закурить, ибо на трезвую голову такое не творят, не говорят. На трезвую голову слишком нереально в этой реальности находиться.

— ***! Ваас! Что все это значит?! Я должен оповестить людей.

Ваас в ответ только неторопливо закурил, долго втягивал дым, потом потер лоб, помотал головой, расправил плечи, ощущая, как его уже начинает постепенно пробирать, по крайней мере, джунгли сделались раза в три ярче, а ощущение расстояния вообще исчезло, тем не менее, он готовился стрелять. Еще бы, он просто так отпустил Хромоножку! Пусть бежит. Не сдохла еще, не стала одной из кровавых орхидей? Но что толку жить? Молиться громко, ругаться истово, исходя бамбуком, что не флейта, а пытка.

— Не-не-не, Алвин! — размахивал руками главарь. — Ну, вот ответь, почему ты такой идиот, да еще инициативный? — а затем главарь лающе смеялся, по-настоящему смеяться он тоже не умел, скрывая это за острыми иглами насмешек. — Устроим вечеринку в форте по случаю его гибели, притащим шл*х из Бедтауна, музыку погромче, выпивку рекой. Пусть все думают, что он мертв. Пока что.

— Но он по твою душу идет!

— Нет у меня души… — Ваас запнулся, глядя вслед Хромоножке, которая упорно не скрывалась из виду, едва ползя в масштабах дальности стрельбы. — ***! Я о другом… Именно, что идет. Вечеринку, и ловушку. Так, давай винтовку, да, ту самую из штаба.