«Те, кого мы любим, всегда делают нам больно, потому что мы слепы перед ними. У них есть что-то вроде щита: мы не успеваем среагировать, когда они наносят удар. И приходится учиться наносить удар первым», — отчетливо и гладко слышались свои мысли. Еще три часа. Каждый миг, как год, но каждый год, как миг, когда ускользает пред неизбежностью холодной и обреченной.

Зачем?

Комментарий к 120. Есть ли в мире хоть кто-то... Это то чувство, когда на 400+ странице понимаешь, что твой джен никакой не джен. Надеюсь, никто не шокирован?

Вот под эту песню просто отлично перечитывалось (с) Fleur “Два Облака”: http://muzofon.com/search/флер%20два%20облака

Так же использованы фрагменты песен групп Flёur «Исполинские черные грифы», «Искупление», «Опьяненные нежностью», «Теплые воды», «Эволюция. Тщетность», “Мы никогда не умрем”, «Два Облака»

Кукрыниксы “Крайние меры”

Наутилус Помпилиус “Дыхание”

Олег Газманов “Закрой мои глаза...”

Написано было давно. Где-то в середине зимы. Наконец-то сюжет дошел. Но вы не подумайте, это не самая главная кульминация. И написано не ради одного NC.

Вопрос, что теперь дальше будет... Нет, ну, я-то знаю, мне интересно, что бы вы придумали в связи с таким, кхм, событием.

А мне вообще дико хотелось бы так и оставить героев здесь. Просто остановиться и перестать их мучить. Обоих...

Кстати, автор группу создал с тех пор, как к этому роману появились стихи и арты от читателей: https://vk.com/sumerechniy_elf

====== 121. Хоть ещё на миг! ======

Продлись же, вечность, хоть ещё на миг!

Какой настал день недели? Какой длился год? В расплеснутом озоном воздухе время не шло вразлет. Стрелки минутные и часовые — цифры слабее слов. Но день на части разрывал ночные покровы. И рассвет не являлся победой. Кто змей, кто ладья, кто жизнь, кто отрава — все смешалось ночью, но четкость линий возвращали жгущие лучи, четкость оценок и законов. Двое живых на острове мертвых. Страшно и вечно, не навсегда.

И все, что не видели люди за морями, впитали орхидеи, извитые кровавыми сказаниями возле идолов мхами покрытыми. Цветы, словно люди, прекрасны, но они видели страшное, впитали анафемы. И одни слали проклятия, другие — молитвы, прося все разного.

Впервые за несколько дней ничто не предвещало шторма, облака рассеялись, и всюду царила торжественная тишина, будто мир и правда канул, исчез по воле стихии. Только лес доверху переполнялся зеленым заревом.

Разбить бы стекло вечных часов, отвязать кандалы от кукушкиных предсказаний. И не думать, не знать, не помнить о прошлом.

Они вышли из штаба, вернее, одна женщина, он остался где-то там, возле дверей, далеко. Прежде, чем выпустить ее, сначала убедился, что леопарды покинули остров, переправились через залив, миновав акул. Легко им, не страшно… Людям сложнее. Их не пространство порой держит.

Он… Она… Позабыв имена, точно буря все унесла.

Он молчал, маяча, словно черная тень смерти, только бесстыдно глядел на нее. Да какой уж стыд… Хоть рассмотреть при свете рассветном.

Пропитанный морской солью и ароматом влажной земли, воздух прозрачно висел, приникая к воде, по которой полз стальной блеск рассвета. На острове повсюду валялись сломанные ветки, поваленные пальмы. Леопарды мелькнули на близком, но далеком берегу, два леопарда… Черный и золотистый…

Женщина торопливо зашла в воду, оглядевшись — нет ли акул. Соленая волна наспех смыла с человеческого тела эту ночь, все прикосновения. Но память сильнее воды. Может, не только память. Да, помнила, как в те три часа пред рассветом он приникал к каждому ее шраму, часть из которых остались на ее теле по его вине. Кто же все-таки он? Кто? Целовал шрамы, но не губы. Может, потому что в племени не было принято, и привычка осталась, а может, потому что… тогда бы они не смогли выйти так скоро обратно в этот расколотый мир.

Оставалось еще около получаса до прибытия пиратов, около получаса до ее казни. А он даже не пытался связать или остановить — знал, что не сбежать, знал, что все лодки сама и потопила, сожгла все мосты для себя же самой. И пока что он молчал. И она молчала, стиснув зубы, стремясь не встречаться взглядом с ним. И чем ярче играла корона солнца за горизонтом, тем больше становился он снова врагом. А враг — это создание безликое, туманное, как кровожадная навья. Их день разделял, против ночи всегда выступая. Ночь сказала — первые люди. День ответил — только враги.

Она не могла больше открыто смотреть в его глаза, видеть отражение… Поэтому украдкой рассматривала губы — тонкие ли? Нет. Секрет в том, что верхняя — узкая, а нижняя чуть шире, как у многих. Как и у нее… Странно… И бессмысленно.

Они стояли посреди острова «Сиротского приюта» поодаль друг от друга, как дикие звери. И молчали. Все завершилось, не начинаясь. Вряд ли стоило задумываться о произошедшем. Но как не задумываться? Ему-то легко… Наверное. А ей… Предавшей саму себя, свой долг мести за брата? ..