— Докладываю, — отрапортовала она отчетливо. — Две вышки с пулеметами возле ворот, ориентир…

И далее все, что видела, не забывая ни о едином ориентире, ни о едином штрихе, словно рисуя карту для воинов.

В начале наступления она выбрала в качестве целей пулеметчиков на вышках у ворот. Верный глаз не подвел, а ее не сумели рассмотреть под покровом листвы. За последнее время она научилась отлично маскироваться, соорудив себе камуфляж из рыболовных сетей, листвы и лиан, точно превратившись в лешачиху, которую каждый раз опасались встретить наемники, когда ракьят штурмовали их аванпосты.

Она изменилась, ее имени не знали, но ее научились заслуженно бояться враги и уважать воины. Все без Цитры, потому что ее влияние на южном острове ослабевало на каком-то мистическом уровне.

Джейс научилась безошибочно рассчитывать за секунды расстояние до целей, она многому научилась, находясь в состоянии предельной концентрации. Но как бы она хотела однажды скинуть все это, точно рыболовную сеть, точно старую кожу, выйти не воином, новой… Но куда и когда? Не задумывалась, нельзя задумываться, когда от каждого выстрела может зависеть чья-то жизнь. Борьба велась ожесточенная, едва только наемники заметили, что их неприступный форт штурмуют, как открылись ворота, они вылетели на джипе с пулеметами, здесь снова обреталась задача Джейс — снять стрелка и не позволять занимать его место новому, расстояние позволяло, хотя если бы ее вычислили — убили бы, изрешетив очередью все дерево. Но она не двигалась с места, в бою нет места личным страхам, в бою важен только приказ. И сказки все эти про героев-одиночек. Каждый в поле воин, всегда один, но в реальном бою всегда вместе.

Глаз не подводил, окуляр ловил буйны головы, пули пропарывали их. А наемники-то все оказывались то американцами, то европейцами, крепкие взрослые мужчины, очевидно, совершенно сознательно сделавшие такой жизненный выбор, как бывший муж Дейзи, отчего Джейс еще больше ненавидела их, всех их. Она мстила и за Дейзи. И за дочь старухи-оружейницы из Бедтауна, которую утащил, возможно, один из них, да, вот этот, может, вот этот, за пулеметом.

Выстрел! Другой!.. Третий!.. Заканчивались патроны, вечная опасность войска племени — не хватало боеприпасов, конечно, на аванпостах удавалось захватить, но нередко наемники намеренно уничтожали их, им терять тоже оказывалось нечего, в плен ракьят не брали.

Выпростанные корни деревьев в тот день напитались кровью, точно комариные гигантские жала, но внезапно все стихло, только дым плыл… И в ушах звенело от взрывов гранат.

И эту гробовую тишину прорезал голос:

— Хойт убит!

Джейс едва не упала с дерева, онемев. Босс мафии убит! Тот, кто уничтожил Вааса, убит. Наконец-то убит! Понять бы, как это… Что все это значило.

Хойта убили до нее, не ее рукой, не ее пуля! Поговаривали, что зарезал сам герой Цитры, втерся как-то к нему в доверие не без помощи уцелевшего агента из группы Уиллиса.

И почему она надеялась, что именно ей выпадет честь пустить пулю в лоб главе наркомафии? Ее опередил герой Цитры. Так, может, и Вааса он убил? Но что толку знать. Убил… И оно к лучшему для ракьят, к лучшему для всех. Хойт! Это слово, это имя наконец могло стать просто именем, а не ругательством южного острова.

Кто-то и правда вскоре вышел торопливо короткими перебежками из-за ворот в форме наемника, но ракьят чествовали его, словно победителя. Стало быть, это и был герой Цитры. А выглядел он совсем обыкновенно — заросший щетиной парень лет двадцати пяти-семи с русыми волосами. Неужели это он убил Вааса? Неужели это он оказался достойным противником для него, для главаря?

Снайпер какое-то время скрывалась за деревом, и, делая вид, что желает получше рассмотреть всеобщего народного любимца, держала его в прицеле, и палец едва не скользнул вдоль курка. Герой Цитры, герой этой ведьмы, убийца Вааса. Наверное, он, все он. Или врали ракьят?

Прицел, черный крест без обратного свечения, усеченная бесконечность, цевье, курок и огромная власть над тем, кто не ведал ее боли, над тем, кого никогда не изгоняли.

Джейс выдохнула, опуская винтовку, вспомнились слова погибшего командира: «Побереги себя». И она не смела противиться, ведь заветы умерших нарушать преступно.

— Значит, даже для мести я не гожусь, — усмехнулась она. — Какова же тогда моя цель?

Все завершилось, она спускалась с дерева, запрыгивала в кузов внедорожника, следила за дорогой, особенно там, где были холмы, прибывала на аванпост, помогала раненым… Вечер опускался на южный остров. Казалось, что луна здесь далеко от земли…

Женщина оперлась на винтовку, прислонившись к стене аванпоста, когда часть воинов вернулись на ближайший, а часть пошли дальше с неким Броди штурмовать аэропорт. Джейс осталась одна, в голову полезли мысли. Все завершилось: Хойта убили, не она, но все же — южный и северный остров обретали свободу, ценой непомерной боли, крови, страданий, но после всякой грозы рано или поздно показывается солнце, должно показаться солнце. Это как ритуал мирозданья, настоящий ритуал. Измученная женщина почти спала, уже привыкнув дремать, дрожа от холода, в обнимку с винтовкой. Снова ее мучила пустота, из знакомых ракьят никого не осталось, кого-то убили, кого-то перекинули на другие аванпосты, так как предстояло еще защищать южный остров от наемников. Но ее война закончилась намного раньше. И то, что еще месяц она убивала людей, уже слабо касалось полубезумного исчервленного горем сознания.

То, что удалось кому-то добраться до главного зла — ерунда. Главное зло являлось настолько безликим, что избавление от него показалось чем-то само собой разумеющимся. По крайней мере, легче не стало, может, только на жалкую толику: бессмысленное повторение действий могло в кои-то веки закончиться и больше никто не стал бы ее тормошить и требовать что-то делать, куда-то срочно бежать.

И тогда в ее голове возник план… Нет, не план, а скорее намерение, ведь план — это для нормальных, а она планомерно сходила с ума. Ваас… Его безумие захватывало мир.