— Татау! — исправил на неправильное Дени, кивая. — Да! Жрица, духовный лидер ракьят! Она дает силу татау, заговаривает знаки, как делали предки ракьят, как те, кто победил Великана. Но это расскажет Цитра, если сочтет тебя достойным. Спал? Хм, это вчера было вечером, ты не спал.

«Уже провалы в памяти. Отлично. Начинается. Не просто так мне выписывали антидепрессанты. Ну, и пошли они все! Сойду с ума, значит, сойду. Что вы все мне пытаетесь навязать? И кто я? Послушная кукла с душой чудовища?» — сжала зубы Джейс, нехорошо ожесточенно щурясь, едва не выпуская на лицо пренебрежительную ухмылку. Да-да, такую же, как у врага. Насмешку над всем святым и верным, над друзьями и врагами, издевку. Над собой.

В горле встал ком, холодный и неприятный ком, больше ничего. Она и вправду ощущала, как ее несет течением жизни, а она подчиняется каждый раз, будто повторяет в надежде на изменение, но, конечно же, ничего не менялось.

Она просто плыла по течению, в то утро, например, бездумно принимала пищу, которую уже приготовили ракьят, хотя вечный предел нервов должен был, по идее, мешать этому, но голод иногда оказывается сильнее стресса. Организм как будто заботится о своей сохранности помимо головы, потому что на одном энтузиазме, на одних оголенных нервах долго не протянуть. Но вкуса еды она не ощущала. И почти ничего не чувствовала, только невероятное желание долго и бессмысленно смеяться, а потом срываться и орать на всех не своим голосом. И ей вдвойне становилось смешно и мерзко, что она все-таки позволила себе… понять врага.

Хотя до природы его насмешек, до истоков этой ненависти еще пролегала целая бездна непонимания, в которую не хотелось глядеть, чтобы не упасть, чтобы ни понимать еще больше. Понимание без строгой оценки опасно. Но строгая оценка опасна безосновательным судом. Вот предатель — и все. И убить. Растерзать, утопить, вонзить по рукоять нож… Кстати, мачете убитого накануне пирата девушка забрала себе, совершенно бездумно, почти на уровне инстинкта. И мощное широкое лезвие пока не особенно находило место на узком истрепанном поясе.

А на небе все еще меркли звезды, едва задетые рассветом. Звездный свет — это, наверное, послание из тех времен, когда мы были чисты душой и духом сильны. И, может, еще понимали ценность того света, что преодолевает сотни километров просто, чтобы светить, ценность тех звезд, что отдают тепло, обреченные однажды сгореть до горького пепла, только бы отдать хоть крупицу тепла. Словно хрустальные осколки, плавились звезды. И в свете зари тревожный кровавый рубин в лучах заиграл, и мир вместе с ним, не солнцем упоенный, а искаженным лучом чрез красный, как воронов глаз, камень…

Джейс неловко себя ощущала в обществе ракьят, они казались ей настолько сплоченными, особенно трое молодых парней, которые держались всегда рядом и понимали друг друга без слов, точно братья-близнецы. Другие воины понимали их не хуже, говорили на одном языке, явно не совсем близкие родственники, если вообще родственники.

Джейс снова вспомнила отца. Да, с отцом они понимали друг друга почти без слов. Райли… Она его понимала, как ей казалось, а понимания с его стороны не просила. Райли. Ласковый теленок в детстве, казалось, совсем не изменился, мягкий, наивный. Казалось, он всегда будет рядом с ней, никогда не сбежит, даже если путь ведет в тупик, но она не посмела бы завести его в тупик. Но почему же он так… Он умер. Умер ни за что. Только от того, что человек с издевательской усмешкой и глазами, смотрящими сквозь пустоту, хотел себе что-то доказать. Вот так жестоко.

Как и она хотела утолить хоть часть своей боли, перебивая ноги выстрелами снайперской винтовки. И Джейс съеживалась, складываясь почти пополам, так, что ребра впивались в мышцы. И все от мысли этого внезапного и страшного сходства с кровным врагом.

Может, она слишком верила, что Райли дорога свобода… Может, прожив столько лет под одной крышей с младшим, так и не смогла понять, что это за человек. Она опекала его, она наставляла, даже когда уехала, беспокоилась и звонила каждый день, к чему последний год даже Лиза привыкла, хоть поначалу это ее раздражало. Да, опекала…

А вот ракьят общались на равных, вернее, по старшинству, естественно, матерые мужи с обветренными лицами наставляли и понукали молодых парней. Но все они действовали слаженно, без бессмысленных споров, с единой целью. И добычу с убитых врагов делили без жадности и зависти. Зависть — первый шаг к предательству. Жадность — второй. Предательство — смерть. Все оказалось просто. В единстве содержался единственный способ выживания. А когда кажется, что жизнь безопасна, люди легко разобщаются, да так и ведут целые цивилизации к гибели.

— Что смотришь, Джейсон? — послышался голос Дени, и Джейс поняла, что сидит на пороге штаба и без зазрений совести рассматривает в упор утреннюю трапезу воинов. Дени же понимал ее интерес, ведь сам он был пришлый, откуда-то из Африки или той же Америки, но ему были яснее сокровенные смыслы. — После посвящения у них все общее, пока не женятся.

— А часто у вас тут вообще… женятся? — неуверенно спрашивала Джейс, ощущая острую потребность хоть с кем-то поговорить, чтобы не оставаться один на один со своими мыслями.