Я вдруг подумала про Антона, но тут же выкинула его из головы, ну да, влюблена, конечно, в него, но уже совсем не так как раньше, во-первых, а, во-вторых, всё равно безответно. А вот жизнь на воле…

Я знала, что тот день, когда я вернусь обратно в мир под небом, станет для меня самым счастливым днём в моей жизни. По крайней мере, за последние двенадцать лет.

– Это моя мечта, - горячо прошептала я.
– Надеюсь, что и мы правда скоро с тобой уйдём отсюда…

– Рассчитывай, что в ближайший год, - ответил папа.

– Рассчитываю…

И вот, я, уже совершенно счастливая, улыбнулась и прикрыла глаза, представляя себе то, какой будет наша жизнь там, за стенами Адвеги. Это будет совсем другая жизнь!...Всё изменится, станет лучше…Я знаю это.

Глава 2

Лязгнув, тяжёлая металлическая крышка наглухо закрылась, и меня выкинуло из воспоминаний одним рывком. Словно бы за шиворот и прямо в холодную, отчуждённую, ненавистную мне реальность.

– Мы всегда будем помнить Алексея Романовича замечательным человеком…

Моё сердце одной страшной секундой сжалось в маленький комочек, и тысячи иголок - острых, отравленных болью - вонзились мне в затылок. Сдавленное рыдание застряло в горле, спазмом сжало дыхание, заставило опустить голову.

Этого просто не может быть. Так не бывает.

Перед глазами всё снова расплылось. Отрывистым движением я вытерла слёзы и подняла взгляд: квадратная металлическая крышка с ржавыми выбоинами и кривыми черточками царапин была закрыта. Она была мёртвой, как и все остальные крышки в этой огромной до тошноты ровной стене, где рядами покоились умершие жители Адвеги. Мой отец теперь лежал рядом с ними. Рядом с мамой. Эта стена отняла у меня моих единственных близких людей. Эти страшные металлические двери навсегда заперли моих родителей в этом бетонном склепе. Этот страшный город, этот муравейник, с коптящейся в нем жизнью, он отнял у меня всё, с чем я пришла к нему, оставив меня утопать в глубокой и темной бездне одиночества.

Мне из неё не выбраться.

Задерживая дыхание на несколько секунд, каждый раз так - раз, два, три - я пыталась сдержать подступающие рыдания. Мне хотелось плакать. Нет, мне хотелось рыдать, кричать, биться в истерике.

Но сейчас нельзя, надо подождать.

«Потерпи, Маша, - убеждала я себя, мутным взглядом водя по присутствующим, собравшимся сегодня в северной части города.
– Потерпи…»

Сжимая и разжимая замерзшие пальцы, такие холодные, скорее, от моего бессильного горя, нежели из-за остывшего воздуха, я медленно повернула голову и неосознанно съёжилась от страха.

На похороны моего отца собралось не так много народа, но среди них был и управитель Адвеги Сергей Сухонин. Он стоял практически напротив меня, совсем неподалеку, был одет в тёмную водолазку и выцветшие, но отглаженные серые брюки. На груди у него, как и всегда, серебрился металлический значок в виде щита с аккуратно выведенным на нём названием города.

Сергей Сухонин был мужчиной средних лет, скупым на эмоции, чем-то интересным внешне и очень придирчивым по характеру. Он пытливо следил за завершением похоронной церемонии, хмурясь и словно чего-то ожидая. Уголок его широкого рта дёргался, а взгляд светло-карих глаз сверкал недовольством, как будто бы он сейчас оценивал работу какого-то официального мероприятия, и она ему не нравилась.

Широкое смуглое лицо Сухонина было суровым - камень, не иначе, чёрные, с проседью волосы, были аккуратно причесаны, отчего-то придавая ему ещё более недовольный вид.

Денис и Настя стояли по бокам от отца. Выглядели они совершенно равнодушными, даже скучающими. Хорошо, что хоть Сухонин-младший не показывал своего злорадства, и на том спасибо. Засунув руки в карманы каких-то нелепых джинсов с заклепками и булавками, рядком тянущимися над коленями, он что-то жевал и то и дело переглядывался с сестрой, не приминая закатить глаза, мол, слишком долго всё это.

Настя, нацепившая на себя черное, но до неприличия короткое платье, как обычно, просто наблюдала за происходящим, сложив свои тонкие руки на груди. Иногда я ловила её взгляд на себе - кроме презрения, я видела в нём что-то ещё, но разобрать что именно, не могла. Впрочем, это было и неважно.

Похороны завершились, как мне показалось, слишком быстро. Все официальные речи, добрые, но равнодушные слова, несколько действительно стоящих вещей, которые были выражены от сердца близкими людьми, такими, как Рожков, например, и Спольников, всё это было уже давно произнесено и, на сей момент, наверняка уже многими позабыто. Соболезнования мне тоже уже все выразили - скупо, торопливо, но хотя бы вежливо.

Уже вскоре все стали расходиться. И мне тоже было пора. Я хотела остаться одна в той темной пустоте, в которую я упала два дня назад.

– Маша…

Я подняла взгляд и увидела Антона. Сегодня он был одет во всё черное - рубашку и брюки, и выглядел бледным. Спольников был подавлен. Отец был его другом, они работали бок о бок много лет, и он скорбел, это было понятно.

– Даже не знаю, что сказать… Все слова поддержки кажутся сейчас бесполезными, - отозвался Антон, обнимая меня.
– Просто знай, что ты не одна, и я всегда готов помочь тебе.