— Так, так, — сказал Россель, — но позволь предложить тебе ещё один вопрос. Можешь ли ты драться? Хочешь ли ты драться? Решишься ли ты вооружиться ножом и пистолетом и убивать каждого, кто пойдёт против тебя?

— Разумеется, нет. Ты знаешь, Фрэнк, что я человек миролюбивый. Такие варварские средства не в моём вкусе.

— В таком случае, любезный друг, ты не способен на реформу в южных штатах. Я рассказу тебе одну вещь, которую недавно узнал. Ты сделал некоторые замечания на публичном собрании в И...; эти замечания подняли страшный вопль, начало которого я приписываю Тому Гордону. Посмотри сюда. Заметил ли ты эту статью в газете "Голос Свободы"? — сказал Россель, взглянув на груду бумаг, лежавших в беспорядке на письменном столе, — Где эта статья? А! Вот она!

В то же время он передал Клейтону листок с эпиграфом: " Свобода и союз во веки веков нераздельны", и указал на заглавие: « Защитник аболиционизма».

"Граждане, берегитесь! Несколько дней тому назад мы имели удовольствие слышать заключительную речь в Вашингтонском Земледельческом Обществе. В этой речи оратор, мистер Эдвард Клэйтон, преднамереннно уклонился от своего предмета, чтоб сделать возмутительные и мятежные замечания на состояние законов, изданных для управления нашим невольническим населением. Приверженцам и защитникам наших учреждений время пробудиться! Замечания подобного рода, пущенные в народе беспечном и невежественном, непременно будут источником мятежей и восстаний. Этот молодой человек, как кажется, заражён ядом северных аболиционистов. Нам необходимо внимательно следить за образом действий таких людей. Единственное средство для сохранения неприкосновенности наших прав заключается в постоянной бдительности. Мистер Клэйтон принадлежит к одной из самых старинных и самых почтенных фамилий,— обстоятельство, делающее его поведение тем более не извинительным".

Клейтон прочитал статью с свойственной ему спокойной улыбкой.

— Кажется, я говорил весьма немного, — сказал он, — я только указал на увеличение пользы для нашего земледелия через кроткое обращение и распространение морального чувства между нашими работниками; а это, само собою разумеется, заставило меня коснуться закона о невольниках. Я сказал не больше того, что известно каждому.

— Но разве ты не знаешь, Клэйтон, — сказал Россель, — что если человек имеет врага, или кого бы то ни было, питающего к нему злобу, то, делая замечания подобного рода, он даст ему в руки громадную силу против себя? Наш простой народ до такой степени невежественен, что находится в руках всякого, кто только хочет извлечь из него пользу. Это всё равно, что пчелиный рой; в нём можно поддерживать порядок ударами в металлический таз. Том Гордон завёл такой таз и намерен управлять простым народом. Он от природы имеет буйный характер, и не мудрено, что повлечёт за собою всю чернь. И потому ты должен беречься. Твои родные расположены в твою пользу; но случись что-нибудь, и они оставят тебя. Кто же тогда будет тебя поддерживать? Совещался ли ты с кем-нибудь?

— Я говорил с некоторыми из протестантских духовных.

— И, без всякого сомнения, — сказал Россель, — они обещали помолиться за тебя. Если ты получишь успех, они произнесут тебе похвальное слово. Послушай, Клэйтон, я, с своей стороны, вот что сделаю. Если Том Гордон будет нападать на тебя, я заведу с ним ссору и убью его, не подумав. Таких вещей я терпеть не могу, — и мой поступок нисколько мне не повредит в отношении к моей партии.

— Благодарю тебя, Россель; надеюсь, такого рода услуга мне не понадобится.

— Любезный друг, — продолжал Россель, — вы, философы, имеете чрезвычайно ошибочное мнение на счёт смертоносного оружия. Им не следует пренебрегать в борьбе с людьми бездушными. Пара хороших пистолетов тебе не повредит; я не шутя говорю, Клэйтон, что ты должен носить пистолеты. Если враги твои узнают, что ты имеешь их при себе и, в случае крайности, намерен сделать из них употребление, они, поверь, будут держаться подальше. Жизнь ещё им не надоела. А я уверен, что в непродолжительном времени у нас поднимется порядочная суматоха. Том Гордон далеко хитрее, чем ты полагаешь; он записался в члены конгресса, и поверь,— с его правилами он приобретёт много голосов. В конгрессе он наделает шуму; это наверное. Чтоб показать себя, чтоб дать некоторую известность своему имени, ему стоит только стать во главе крестового похода против аболиционистов.

— После этого, нам нельзя ни свободно говорить, ни свободно рассуждать в нашем штате, — сказал Клейтон, — скажи, где же мы находимся?

— Где мы находимся, любезный друг? Гм! Я знаю где; а если ты не знаешь, то узнаешь теперь. Свободно рассуждать? Конечно, мы можем обсуждать этот вопрос только с одной стороны, или, пожалуй, обсуждать со всех сторон всякий другой вопрос, кроме этого. Об этом предмете нельзя рассуждать свободно; тебе не позволят этого, пока владельцы невольников будут поддерживать свою власть. Неужели ты думаешь, что они расположены позволить этим несчастным, я говорю о белых, — сбросить с своих глаз повязку, которая даёт возможность так легко водить их за нос? Сделай только они это и тогда придётся им страшно поплатиться. В настоящее время эти жалкие создания находятся в довольно безопасном неспокойном состоянии, так что партии могут действовать посредством их по своему произволу; у них есть голоса; остаётся только пользоваться ими. Они шумят, горой стоят за наши учреждения, потому собственно, что они величайшие невежи не знают, что более всего вредит им. И опять негры: — это хитрый народ. У них такие длинные уши и так они пронырливы, что им всё известно, что бы ни говорили в кругу владетелей невольников; отсюда-то и старинная боязнь восстания. А это, Клэйтон, слово страшное! Негры, я тебе скажу, точно тёмный колодец, в котором не видно, что скрывается на дне.

— По всему этому, — сказал Клейтон, — единственный способ, и притом самый безопасный, предотвратить восстание — это реформа. Негры — терпеливое племя — они в состоянии долго переносить всякие обиды; им только стоит показать, что о них заботятся, — и это уже будет самым действительным предотвращением бедствия. Если вы хотите восстания, то затворите этот предохранительный клапан: пар сам собою вырвется наружу. В настоящее время умы, так сказать, растут; а рост ничем не остановишь: нет силы, подобной росту. Я видел вяз, который расколол скалу потому только, что ему нужен был свет и воздух; и он пробил себе отверстие. Посмотри на аристократию Англии; почему она сохранила свою самостоятельность? Потому что знала, где и когда нужно уступить; потому что никогда и никому не мешала рассуждать; потому что снисходительно отступала в сторону перед силою возрастающего народа. Вот главная причина её существования по настоящее время, между тем как аристократия Франции раздроблена до атомов.

— Любезный Клэйтон, — сказал Россель, — всё это совершенно справедливо и весьма убедительно; но тебе не убедить в этом нашу аристократию. Наши аристократы оседлали молнию, и намерены мчаться на ней, очертя голову. Они думают соединить Кубу с Сандвичевыми островами,— и Бог весть, что хотят сделать! Хотят основать великую и могущественную невольническую империю; при чём Северные Штаты должны быть для неё тем же, чем была Греция для Рима. Мы будет управлять ими, а они — доставлять для нас удобства жизни. В Южных Штатах очень хорошо умеют управлять народом. Мы ещё в колыбели начинаем изучать эту науку; у нас много свободного времени изучать её,— нам больше нечего делать. Свободные штаты имеют свои фактории, торговые дома, училища и другие заведения для народного образования; и если мы достаточно осторожны, если мы не говорим им слишком ясно, куда завлекаем их, то они и не узнают, пока не попадут в нашу ловушку.