— А если имеем, что тогда ты скажешь, старая ворона?

— Помните, друзья, что перед судом Спасителя мы будем все, и вы отдадите ответ за этот поступок.

Громкий, язвительный смех раздался из группы под деревьями, и голос Тома Гордона прокричал:

— Он хочет отделаться от вас словами! Что рты-то разинули? Кстати вытяните уж и лица!

При этих словах одни промяукали кошкой, другие пролаяли собакой, и зрители под деревьями захохотали громче прежнего.

— Послушай, — сказал первый мужчина, — ты не должен ездить сюда и ставить ловушки, называя их собраниями! Мы знаем, к чему клонятся твои проповеди, и нам они не нужны! Того и смотри, что будет восстание негров! Куда как хорошо, назначать собрания для невольников и не пускать на них владельцев этих же самых невольников! У меня самого есть негры; и через них я сам невольник; я желал бы отвязаться от них, по не хочу, чтоб в мои дела вмешивались посторонние люди. Да и никто из нас не хочет, неправда ли, друзья? А это отчего всё происходит? Оттого, что люди, которые не имеют невольников, хотят их иметь, не так ли?

— Так, так! Правда! Хорошенько его! — в один голос прокричали окружавшие Диксона.

— Нам дано право иметь невольников, и мы будем их иметь, — продолжал первый мужчина.

— Кто же дал вам это право? — спросил мистер Диксон.

— Кто дал? Разумеется, Конституция Соединённых Штатов. Впрочем, что долго разговаривать: ты теперь попался нам и должен дать обещание, теперь же, не сходя с этого места, что не скажешь ни слова относительно этого предмета.

— Нет, мой друг, я не дам подобного обещания, — сказал мистер Диксон таким кротким и спокойным голосом, что наступило минутное молчание.

— Лучше обещай, если хочешь уехать отсюда подобру-поздорову, — сказал в толпе какой-то мужчина.

— Не уступайте ему ни на волос! — раздался голос в кружке молодых людей под деревьями.

— Не беспокойтесь! Мы и так его не отпустим, — возразил мужчина, принимавший деятельное участие в происходившем разговоре, — ну, что же, старая ворона, будет ли конец или нет? Ты посмотри; ведь здесь десятеро на одного; если не хочешь покончить миролюбиво, — мы заставим тебя силой.

— Друзья мои, — сказал мистер Диксон, — подумайте, что вы делаете. Здравый рассудок должен показать вам неуместность вашей меры. Вы поступаете несправедливо. Вы попираете законы и человеческие, и божеские. Ваш поступок ведёт к совершенной анархии и мятежу. Настанут дни, когда ваши мнения будут также непопулярны, как и мои в настоящее время.

— Что же дальше?

— Если будете упорствовать, то испытаете над собой всю силу самоуправства и насилия. Оружие, которое вы употребляете, обоюдоостро. Вас схватят, как вы схватили меня. Вы знаете, что люди, которые ввергли Даниила в пещеру, сами попали в неё.

— А кто этот Даниил? — вскричал один из группы, и в тоже время молодые люди под деревьями разразились громким, оскорбительным смехом.

— Скажите, почему вы боитесь позволить мне говорить на сегодняшнем собрании, — продолжал мистер Диксон, не обратив внимания на пошлую выходку, — почему вы не хотите слушать меня, и, если я скажу что-нибудь ложное, почему бы вам не указать мне, что это ложно? Поверьте, вы немного выиграете, заставляя человека молчать там, где не в состоянии сделать ему основательных возражений; этим вы только обнаруживаете своё бессилие.

— Ничего не бывало! Мы, просто, не хотим тебя слушать, — вот и всё тут! — сказал мужчина, бывший деятельнее прочих, — оставим это. Ты должен подписать теперь же торжественное обещание не говорить ни слова о невольничестве; иначе тебе будет худо!

— Никогда не дам я подобного обещания. Не думайте застращать меня, — я ничего не боюсь. Вы можете убить меня, но не принудите сделать подобный поступок.

— Чёрт возьми, старая ворона, — сказал один из молодых людей, подъезжая к мистеру Диксону, — сейчас я скажу тебе, что ты должен делать! Ты должен подписать обязательство оставить Северную Каролину в три дня, никогда не возвращаться сюда и взять с собой весь свой хлам; в противном случае ты будешь жестоко наказан за твоё упрямство. Не возражать! Помни, что ты жалкая тварь! Твоя дерзость невыносима! Какое тебе дело распространять свои суждения относительно образа действий благородных людей? Благодари судьбу свою, что мы позволяем тебе выехать из нашего штата без наказания, которое заслуживаешь за свою наглость и дерзость!

— Мистер Гордон, мне прискорбно слышать от вас подобные слова, — сказал мистер Диксон с прежним спокойствием, — по своему происхождению вы, конечно, обязаны знать, как должен говорить джентльмен. Вы говорите мне грубости, на что не имеете права, произносите угрозы, на выполнение которых не имеете средств.

— А вот ты увидишь, имею ли я или нет? — отвечал Том, с прибавлением ругательства, — эй, ребята! — крикнул он двум мужчинам, которые, по-видимому, управляли шайкой, и что-то сказал им вполголоса.

Один из мужчин ответил отрицательно.

— Нет, нет! — сказал он, — это уже слишком!

— Что за слишком! — вскричал другой мужчина, — поделом ему! Мы сделаем! Ура, ребята! Проводим старика до дому и поможем ему развести огонь!

Поднялся общий крик; вся шайка, запев вакхическую песню, схватила лошадь мистера Диксона, повернула её в обратную сторону и начала маршировать по направлению к его бедному коттеджу. Том Гордон и его товарищи, ехавшие впереди, оглашали воздух непристойными и отвратительными песнями, совершенно заглушавшими голос мистера Диксона, несколько раз делавшего попытку заговорить. Перед выступлением, Том Гордон дал значительное количество виски всей партии, так что и малая толика благородства, которая могла бы находиться в их сердцах, уступила теперь место адскому пламени. Это была одна из тех минут, когда душа человека подвергается пытке. Мистер Диксон думал в это время о Том, Которого разъярённая толпа вела по улицам Иерусалима, и мысленно обратился к Нему с горячей молитвой. У маленького своего коттеджа он ещё раз хотел обратить на себя внимание.

— Братья, — сказал он.

— Замолчи! Мы давно слышим эту песню! — сказал Том Гордон.

— Выслушайте ещё одно слово, — продолжал мистер Диксон, — здоровье моей жены чрезвычайно слабое. Я уверен, вы не решитесь оскорбить больную женщину, которая ни одному смертному существу не сделала зла.

— Так что же, — сказал Том, обращаясь к нему, — если ты так заботишься о своей жене, то от тебя зависит избавить её от неприятностей. Дай обещание, которого мы требуем, и мы оставим тебя в покое; если же ты не согласишься, то мы разнесём всю твою лачугу, до последней щепки; — это верно, как верно и то, что моё имя Том Гордон! Помни, что ты имеешь дело со мною!