— Нет ничего удивительного, — сказала Нина; — что кто-нибудь из нас будет отозван в другой, лучший мир. Но всё же те, которые любят Господа, не должны страшиться смерти. Смерть наша — не что иное, как переход в обитель нашего Отца. Не унывайте же, друзья мои!

В случаях, подобных настоящему, первый удар приносит с собой гораздо более ужаса, чем все последующие. Человек свыкается со всем, даже с угрожающею опасностью и смертью, так что ему всё наконец представляется обыкновенным условием жизни. На плантации Канеме всё шло своим чередом: все, имея пример для себя в лице молодой своей госпожи, по-видимому, решились встретить свою участь с непоколебимым мужеством. На другой день, после полудня, Нина увидела с балкона медленно подвигавшуюся по главной аллее повозку Тиффа и с обычным радушием, выбежала навстречу к своему преданному другу.

— Здравствуй, Тифф; как ты поживаешь в это ужасное время?

— Благодарю вас покорно, мисс Нина, — отвечал верный слуга Пейтонов, с привычною учтивостью снимая шляпу. — Я привёз сюда малютку, который сильно захворал; — сделал для него всё, что мог, но ничего нет лучше. Я взял с собой мисс Фанни и Тедди, опасаясь оставить их дома, потому что вчера я видел человека, который сказал, что на всех плантациях страшная смертность.

— Да, — сказала Нина; ты приехал в печальное убежище; — здесь тоже страшная смертность! Но если ты находишь, что здесь безопаснее, то ты и дети можете остаться у меня: мы будем беречь вас наравне с другими. Дай мн малютку; я подержу его, пока ты высадишь других детей. Он спит?

— Да, мисс Нина, — спит почти беспробудно.

Нина поднялась на балкон и отдала ребёнка на руки Мили.

— Посмотри, — сказала она, — как он сладко спит!

— Ах, милочка, — сказала Мили; — это нехороший сон; малютка никогда не проснётся.

— Что же делать, Мили, надо поберечь его; надо дать комнату Тиффу и детям; мы имеем лекарства и докторские наставления, а у них нет ни того, ни другого.

Таким образом Тифф и его семейство оказались в общем приюте. К вечеру ребёнок умер. Тифф не спускал его с рук ни на минуту; Нине и Мили стоило большего труда убедить его, что дыхание малютки прекратилось навеки. Соглашаясь с этим, Тифф, в течение нескольких минут казался безутешным. Нина спокойно открыла Новый Завет и прочитала: и принесли к нему детей, чтобы он благословил их. Ученики его не хотели допустить принёсших. Но Иисус сказал им: « Не препятствуйте детям приходить ко Мне, ибо в таковых есть Царствие Небесное»!

— Господь с ней! — сказал Тифф, — я отдаю её! Я не хочу удерживать её; не стану препятствовать ей войти в Царствие Небесное, хотя бы от этого сокрушилось моё сердце. Это было бы с моей стороны страшным самолюбием! Но, бедняжечка! Какая она сделалась миленькая!

Клейтон спокойно сидел в своей адвокатской конторе, разбирал и приводил в порядок дела, подготовляя их к передаче другому лицу. В это время мальчик-негр принёс с почты несколько писем. Клейтон бегло взглянул на адреса, и выбрав одно из писем, прочитал его с величайшим волнением, потом сжал его в руке, схватил шляпу и побежал на ближайший постоялый двор.

— Дайте мне лучшую лошадь, которая может пробежать день и ночь! — сказал он. — Я должен ехать с быстротой, от которой зависит жизнь и смерть.

Спустя полчаса, Клейтон уже мчался во весь опор по загородной дороге. При дурном состоянии дорог и не менее дурном почтовом управлении, Клейтон, взяв почтовый экипаж, доехал бы до Канемы не раньше, как на третьи сутки. Но, употребив все свои усилия, он надеялся прибыть туда в двадцать четыре часа. Он мчал стремглав, не давал лошади перевести дух, и на первой станции переменил её. Продолжая таким образом свой путь, он, в три часа следующего утра, находился уже в лесах, отстоявших от Канемы миль на пятнадцать. Сильное напряжение нервной системы, делавшее его до этой минуты нечувствительным к усталости, начинало мало-помалу ослабевать. Всю ночь он ехал по глухому, дикому сосновому лесу; никто не видел его, кроме мерцающих, таинственных звёзд. На последней станции, где Клейтон намеревался переменить лошадь, всё было повержено в ужас и смущение. Трое в доме лежали мёртвыми и четвёртый умирал. По всей дороге, при каждой остановке, воздух, по-видимому, был наполнен летучими и преувеличенными слухами о страхе и смерти. По мере приближения к Канеме, Клейтон начал испытывать то, невольно приводящее в трепет ощущение, которое, вероятно, испытывал каждый из нас, хотя и не в такой степени, возвращаясь домой после долгого отсутствия и воображая, что его ожидает какое-нибудь несчастие, которому он не в состоянии определить границ. Перед рассветом Клейтон проезжал мимо хижины старого Тиффа. Какое-то странное движение души побуждало его остановиться на минуту и предварительно въезда в пределы Канемы, сделать некоторые осведомления. Но, подъехав к хижине, он увидел, что ворота стояли настежь и дверь в самую хижину была открыта. Клейтон сделал несколько окликов и не получив ответа, сошёл с лошади, и ведя её за повод, заглянул в открытую дверь. Достаточно было даже тусклого мерцания звёзд, чтобы убедиться, что хижина была покинута её обитателями. Это обстоятельство Клейтон принял за дурное предзнаменование. В то время, когда он садился на лошадь, в непроницаемой глубине леса и в недальнем расстоянии, раздался звучный и сильный голос, который пел величественным минорным тоном, следующее слова:

Неудивительно, что эти звуки и эти слова привели в трепет Клейтона, утомлённого продолжительной ездой и доведённого до изнеможения страшными предположениями, наполнявшими его душу и тёк раздражительно действовавшими на его нервную систему. Он ощущал даже сильный страх, когда под ветвями соснового леса показалась тёмная человеческая фигура, плавно подвигавшаяся вперёд, под такт уныло распеваемых слов.

— Кто ты такой? — вскричал Клейтон, делая над собою усилие и стараясь возбудить свою неустрашимость.

— Кто я? — отвечала фигура. — Я — голос вопиющего в пустыне. Я возвещаю этому народу суд Божий!

Читатели наши, вероятно, могут представить себе неопределённое мерцание света, между наступлением утра и исчезновением ночи, глухое пространство леса, обстоятельства, сопровождавшие поездку Клейтона, и странные слова неизвестного человека. В течение нескольких секунд, Клейтон оставался в недоумении, что ему делать, между тем, как путник продолжал:

— Я видел Господа, шествующего с десятью тысячами святых Его! Перед ним шла моровая язва и горящие угли сыпались из-под ног Его.

Размышляя о том, что означали эти странные слова, Клейтон тихо подвигался вперёд. Наконец неизвестный человек вышел из глубины леса, остановился посреди дороги и с повелительным жестом вытянул руку.

— Я знаю, кого ты ищешь, — сказал он, — но это тебе не будет дано; потому что время смерти наступило и люди будут судимы. Се светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому. На голове Его венец, и в руке Его острый серп. (Откр. св. Иоан. XIV, 14). Сказав это и махнув рукой над головой, с диким одушевлением воскликнул: "Пусти острый твой серп и обрежь гроздья винограда на земле; поелику созрели на нём плоды... И давили ягоды в точиле вне города и потекла кровь из точила даже до узд конских! (Откр. св. Иоан. XIV, 18, 20). Горе, горе живущим на земле от остальных трубных гласов трёх ангелов, которые будут трубить! (VIII, 13). Грозные слова раздавались в глубине леса, как проклятие ангела-истребителя. После непродолжительной паузы, неизвестный человек продолжал более спокойным и скорее плачевным голосом: