Матюгальник разразился пафосной триумфальной музычкой, едва ли не подскакивая от усердия на своём столбе. Я невольно приложила ладонь к плоскому пока животу – от фразочки диктора про смерть несогласным меня замутило, вспомнились каменнолицые военные в чёрной форме и гадкая белобрысая медсестричка… Чтобы не упасть, я сделала шаг назад, споткнулась о какое-то бревно и весьма неизящно плюхнулась на него в позе доящей колхозницы, только ведра между ног не хватало. Матюгальник за спиной тоном жизнерадостного дебила расхваливал молоко, произведённое в десятой промзоне Никельного завода.

– Марио! О господи, что с тобой случилось! И…

Я вскинула голову, услышав взволнованный женский голос, который вдруг как-то странно прервался и утих на полуслове. На крыльце химиковской общаги, разведя руки, неподвижно стояла невысокая девушка и смотрела прямо перед собой стеклянными серо-голубыми глазами размером с чайное блюдце. Прохладный ветерок чуть шевелил складки длинного синего платья и кончики спадающих до пояса русых волос. Вид у девицы был, как у ребятёнка, которому родители таки рассказали, откуда он взялся. И показали.

– Сильва?.. – наугад предположила я, смутно вспомнив комендантшу из седьмого/первого: как-то раз мы с Нордом встретили эту инфузорию-туфельку в коридоре, и она вот точно такими же стеклянными глазами в ужасе таращилась на Норда. Не моргая и, по-моему, даже не дыша.

– Марио, – слабо откликнулась Катценкэзе, на подкашивающихся ногах сползла с крылечка и прошла несколько шагов по сухой траве. От неё пахло туалетным мылом типа «Любимый сад», с ароматом цветов, да так сильно, что у меня зачесалось в носу.

– Марио, откуда ты здесь такая? И где это за здесь такое?

– Апчхи! – энергично отозвалась я, едва не слетев с бревна.

– Вчера выключался свет, и кто-то убил охранника в холле моего общежития, а сегодня пропал двор, – Сильва нервно затеребила собственную чёлку. Левый глаз у неё подёргивался, от лица отлила кровь, и вообще комендантша выглядела так, словно вот-вот рухнет в траву в обмороке. Нет, ну вот только этой бледной холеры мне не хватало для полного счастья в жизни!

Я открыла было рот, чтобы успокоить Сильву, но вместо этого опять оглушительно чихнула, спугнув сидевших на крыше соседнего сарая воробьёв. Сильва нервно вздрогнула, едва не вырвав себе половину чёлки, и заныла:

– Ой! Марио, ну нельзя же со мной так обходиться! Я спрашиваю, спрашиваю, я волнуюсь, а ты смеёшься! Ты храбрая и умная, а вот мне что делать? Я и так… – она вдруг прикусила язык и спрятала руки в складках длинного подола платья. Я вопросительно таращилась на Катценкэзе снизу вверх, вытирая рукавом сопли и мужественно стараясь не чихнуть опять.

– Как же ты сбежала из Никеля? – неожиданно тихо и внятно произнесла Сильва, опускаясь передо мной на колени и обеими руками вцепляясь в мою юбку. Я увидела свои отражения в двух широко распахнутых серо-голубых глазах, и мне неожиданно стало жаль эту бедную затюканную девушку. Кто знает, насколько глубок её луговой колодец памяти и какие ужасы он хранит? Я уже было положила ладонь на тонкое запястье Сильвы, я уже открыла рот, чтобы утешить подругу по несчастью, последнюю из нашей «Никельской четвёрки». Но в голове зазвенел отчаянный голосок Сен: «На Заднем Дворе с живыми не разговаривайте!». А я ведь до сих пор нахожусь на этом вот Заднем Дворе, чтоб его морра съела! Клацнув зубами, я помотала головой и жестами показала, что не могу говорить. Сильва недоумённо нахмурилась:

– В чём дело? Ты не хочешь вспоминать? Да, понимаю…

Катценкэзе склонила голову, по-прежнему стоя передо мной на коленях, словно кающаяся исповеднику грешница. В этот момент меня накрыло странным ощущением: Сильва могла бы стать моей хорошей подругой, повстречайся мы при других обстоятельствах…

– Пойдём обратно в корпус, – комендантша встала, не сводя с меня сосредоточенного взгляда, в котором проскальзывала неявная, невысказанная тревога. – Мне дал визитку Сао Седар, ну этот, индус из нулевого отдела, директор их. Я думаю, нам с тобой нужно…

Сильва опять не договорила, проглотив окончание фразы – а посмотрев вбок, на лабиринт серых сараев и столбиков для бельевых верёвок, я с одного раза поняла, почему именно.

Переваливаясь с боку на бок, что очень напомнило мне аллюр генерала ла Пьерра, к нам шла крупная корова. Абсолютно чёрная, за исключением белых слепых глаз без зрачков. Я аж два раза машинально перекрестилась, увидев этот подарок радиации.

– Нефтяная корова! – взвизгнула Сильва, отмерев, подобрала юбку и пулей улетела в корпус – только длинные светлые волосы мелькнули. Я же осталась сидеть на брёвнышке, поскольку ноги отказывались мне повиноваться и вообще сделали вид, что они не мои. Жуткая корова меж тем остановилась возле ближайшего столбика и принялась со вкусом чесаться об него антрацитово-чёрным блестящим боком. Матюгальник, неожиданно откашлявшись, заявил:

– Последние исследования убеждают нас отказаться от употребления привозного майонеза во имя создания здорового, замкнутого сообщества! – и принялся напевать что-то этническое. Корова подняла массивную чёрную морду и как-то странно хлюпнула, словно испорченный помповый насос. Белые глаза уставились на меня в упор – этот взгляд вполне мог бы принадлежать рентгеновскому аппарату, вдумайся ему поозираться.

– Эм… Милка, добрая коровка, ты, должно быть, заблудилась? – понесла я какую-то ересь, ёрзая на бревне и мечтая о том, чтобы жуткая тварюга пошла погулять в другое место. И чем быстрее и дальше, тем лучше.