– Здравствуй, Эсти… – просипел я, кривясь от нестерпимой боли.

– ТЫ?! Блять! – отреагировал он, уставившись на меня с ужасом.

– Я не блять. Я Дикон, – снова попытался подняться, несмотря ни на что. Тверд и незыблем, растуды его туды этот девиз! Надо соответствовать. – Развяжите меня, а?

– Погоди. Ты что, с Эпинэ, в восстании? – требовательным тоном спросил Константин, нерешительно ероша свои рыжие волосы. Смотрел он на меня при этом, как на врага народа.

– Да, но это единственный для меня шанс вернуться в столицу. Я должен найти герцога Алву и кое-что ему передать.

Они снова переглянулись, а потом задумчиво принялись разглядывать мою персону. Ну просить о пощаде не стану, ибо сил уже нет, а надежду на лучшее никто не отменял. Эстебан глубоко вздохнул, прежде чем достать кинжал и разрезать веревки.

– Знаешь, Дикон, я не знаю, что там у вас с герцогом Алвой вышло, что он тебя послал в Агарис, но после этого зашебутились во дворце. Отец мой с дедом Констанса то искали тебя, то Катарину в Багерлее, то Приддов… Я хочу с тобой поговорить об этом – потом, когда все кончится. Поэтому давай так. Мы тебя отпускаем, а ты будь, пожалуйста, живым.

– Конечно, – выдавил я из себя, продолжая страдать.

И они ушли, сделав вид, что никого не захватывали. Я понимал их – играть в благородство и притаскивать врагам их раненого человека, который их друг по Лаик, перспективка еще та. Безрассудная и бессмысленная. Они меня отпускают… А я скоро замерзну и умру прямо здесь. Соны нет, Удо куда-то упрыгал. Все меня бросили. Впору пустить скупую мужскую слезу, но это, наверное, лишнее.

На какое-то время я впал в серое и беспросветное беспамятство, а потом появился Удо Борн. Сказав что-то, он принялся меня раздевать. Мародерствовать собрался, что ли? Ыть, как больно! После Штанцлера я уже ничему не удивлюсь. Снова начался дождь, обрушиваясь ледяными струями на мою полуобнаженную тушку. Хотелось заснуть поскорее, но Удо безжалостно поставил меня на ноги и заставил выбираться из оврага. На его краю я и отключился. Прощайте все. Прощай, несбыточная для Альдо Талигойя, прощайте, эр Рокэ, прощай, Робер. А меня больше нет.

Но я был. В замке, неподалеку от горящего камина, завернутый в меховые одеяла, измученный и простуженный в довершении ко всему, зато живой. Во сне виделась всякая чушь – Эстебан, гоняющийся за ржущим Констансом, Энн согревающая маленьких розовых существ с голыми хвостиками. И прочее, прочее, не имеющее никакого отношения к войне.

– Дикон, – Альдо Ракана принесло совсем не вовремя, когда мне снился сладостный момент раздавания подросших крысят. – Ты долго валяться будешь? А то скоро выступать…

– Я ранен, Ваше Высочество, – процедил я, осторожно трогая начавшие срастаться ребра. – Вы хотите смерти моей?

Вежливость – к тварям закатным, ибо тем, кто задает идиотские вопросы, она не предназначена. Даже если этот белобрысый тип мнит себя принцем. Кстати, как человек, он нравится мне все меньше и меньше.

– Мы идем на Марипоз, – сообщил Альдо, – и возьмем его. И встретим последний год Скал в столице. В Кабитэле! И…

– И не стоит загадывать, – осадил его Робер. – Лежи, Дикон, отдыхай, и никого не слушай. Кроме меня.

Да, он-то – единственный нормальный человек здесь и мыслит верно. С радостью я проводил взглядом уходившего Альдо, затем взглянул на Робера с тоской. Что случилось-то? Удо успел сказать, что никто не выиграл сражение, тогда в чьем мы замке? И… Рихард Борн погиб. Грустно это.

– Где мы, Робер?

– В замке Лэ, в гостях у Пуэна, – эти слова мне ни о чем не говорили, ну да ладно. – Как ты себя чувствуешь?

– Холодно мне. Очень.

– А мне жарко, – пожаловался Робер. Раньше он не говорил о своих неудобствах, теперь, видимо, нет сил молчать. – К Леворукому бы послать эту войну…

– Да, – согласился я. – Но мне нужно в Талиг. К эру Рокэ… Я должен кое-что ему передать.

– Понимаю, Дикон, но нам надо быть готовым ко всему. Даже к Багерлее.

– Но мы же победим? – мой голос предательски дрогнул.

– Мы попали в плен, Дикон. Какая победа? – меня одарили печальным и усталым взглядом темно-карих глаз.

– В плен? К Манрикам?

– Немногим лучше. К господину Люра. На нашу сторону перешел левый фланг армии Манрика. Произошла измена и самого Манрика убили. У генерала Люра вчетверо больше людей, чем у нас.

Я лежал и молчал, разглядывая уныло каменный потолок. Камни молчали, а на душе сгущалась черная тоска. Робер сомневался в искренности Люра, а я уже не понимал ровном счетом ничего. Кто, кому, куда, зачем и сколько? Вообще не любил никогда точные науки. Невольно пришлось задаться вопросом о Багерлее и казнях/ссылках/пытках. А так же, прочих прелестях жизни для мятежников.

– Робер! – в комнату сунулся Альдо и я закатил глаза. Как он надоел…

– Нам надо поговорить, – оживился Эпинэ, но продолжал хмуриться.