Шрифт:
— Где уж теперь разберешь! — Тихон Егорович махнул рукой.
После ужина Николай Иванович Меншик снова заговорил, обращаясь к Зырянову:
— Скажу тебе Сказку Берестяную…
— Сказку? — разочарованно перебил Сеня.
— …Как деды сказывали, по берестам вычитанное — дедовским сказом, берестяным слогом скажу. Слушай!
Наши предки жили на Пинеге-реке. Во ино время услыхали мы, что люди опять бегут в нашу сторону, от тягостей бегут. Они-де сплывают по Двине-реке и наймовают сведущих вожев [2] из бывалых ходоков по Студеному морю плыть встреч солнца. Во ино время собрались в Усть-Пинеге люди из близких мест и дальних, никому не ведомых. Одни сказывали себя из Великого Устюга, другие из самой Москвы, а один из якой-де Астрахани. Были они беглые и люди промышленные и торговые, и был один из бояр. Вот плыли по Двине-реке, а куда — не знали еще сами. В Усть-Пинеге повстречали они нашего пращура Льва Меншика, прозвищем Плехан, и сказали ему.
2
Вожи — от глагола «водить»: лоцманы, проводники, предводители. В данном случае — лоцманы.
«Мы хотим заплыть далеко, как можно будет, в ту сторону, куда и царская рука не дотянется и нас-де не ухватит. Мы слыхали, что в той стороне восток солнца и там морозы велики живуть и льды толсты намерзают, в рост человека. А какие в той восточной стороне живуть люди, мы не ведаем. И ты скажи нам, пинеженин, о людях в той незнаемой стране, чего слыхал ли? И как туда ехать нам? А ты-то сам дорогу туда ведаешь ли? И нас провесть туда наймуешься ли в вожи?»
Ваня подкладывал ветки в костер. Яркий трепет хвои в огне, пылкий треск взрывающихся иголочек возбуждал отклик в нервах. Женя напряженно старался понять слова Меншика Николая Ивановича, и Сеня с нетерпением ждал ответа от пинеженина… И беглые ждали ответа от Меншика Льва, четыреста лет назад…
Зырянов слушал задумавшись, опустив глаза. Пинеженя Лев Меншик, бывалый морской ходок и опытный, осведомленный лоцман — а по слову поморскому, старинному — ведомый вож, — не спешил отвечать на вопросы нанимателей. Но вот снова зарокотала хрипловатая речь:
— «И хожено и вожено не так далече… Куда вы хотите, не хаживал я и других не важивал. А известно нам от прадедов чудное — о человецех незнаемых в восточной стране. За Югорьскою землею над морем живуть люди, самоядь зовомы, мангазеи. А ядь их — мясо оленье да рыба… Да межи собою друг друга ядят».
Слыша то, московские, и рязанские, и астраханец спрашивали:
«Мы-су што будем ясти там? Мы же крещеные люди».
Пращур пинеженя отвещал име [3] :
«А гость к самояди откуда прийдет — и они дети свои закалают на гостей да тем кормят…»
— Сеня! — послышался недовольный шепот.
Но Сеня яростно зашипел на Женю, и шепот исчез. В шелестящей звездной тьме над морем только темное, злое сказание рокотало, угрожая древними лживыми словами, удерживая русских людей от побега на северный восток — холодный, но привольный.
3
Орфография здесь и дальше в некоторых местах дается по документам того времени, к которому относятся легенды, рассказываемые Николаем Ивановичем.
— «…А иная самоядь линная [4] , в лете месяце живуть в море. А на суше не живуть того ради, зане же тело на них трескается, и они тот месяц в воде лежат, а на берег не смеют вылезти.
В той же стране есть иная самоядь: по пуп люди лохматы до долу, а от пупа вверх яко же и прочий человеци.
В той же стране иная самоядь: вверх рты на темени, а не говорят. А коли ядят — и они крошат мясо или рыбу да кладут под колпак или под шапку. И как почнут ясти, и они плечима движут вверх и вниз…»
4
Линная — то есть линяет подобно зверю, сменяющему шерсть по сезону.
— Ну, сейчас Ваня попросит адресок туда, — сказал Сеня.
— «В той же стране есть иная самоядь, зимой умирают на два месяца… У него из носа вода изойдет, как от потока, да примерзает к земли. И кто поток тот отрежет у него, той оживет и речет ему: «О чем мя еси, друже, поуродовал?..»
В той стране есть иная самоядь. По обычаю человеци, но без глав. Рты у них межи плечми, а очи в грудех…»
— Это сказка для Вани, — сказал Женя.
— «Да есть у них лекари. У которого человека внутри не здраво — и они брюхо режут да нутро вынимают и очищают и паки заживляют. А не будете вы угодны тем человекам — и вас побьют из железных трубок железными стрелками, так же и многих побили…»
…Лев Меншик, наш пращур Плехан, еще ответ держал им. А были меж беглых москвитины, два брата, Первай и Вторай Тарутины. Вторай Тарутин, сильный и веселый человек, посмеялся на те слова пинежени, сказал: «И в самоедах не без людей». Первай Тарутин сказал: «Знаю твое сказание, слыхал и читывал, да веры мало ему. Попы и царские слуги, а еще прежде княжьи это выдумали, прадеды записали, да этих диковин не видели и в той стране Мангазее не бывали. А ты сам бывал ли и видел ли?»
Лев Меншик сказал им:
«Был я и в Мангазее, видел людей не наших, беднее нас, а во всем телесном такие, как мы сами, и едят гожее. Чертолюдов не видел. Дорога туда большим морем Студеным до Обского устья и к Енисейскому устью, через непроходимые злые места от великих льдов и всякие нужи. Немилостивое наше море кочи растирает межи льдов и запасы раскидает… И кого железные стрелки облетели, того бурею потопит или бескормицею поморит и стужею поморозит. А царская рука ныне держит до самой Мангазеи. И вы лучше повертайте назад, на ратную и прочую службу царю и боярину, и будете живы, и здравы, и сыти».