Пламя упало на левом берегу с такой же внезапностью, как вырвалось двадцать минут назад. Большие красные ящерицы еще бегали по деревьям и на земле. Женя толкнул оленей к берегу, но они не поддались, а вместо того пошли рекой против течения и вышли на отмель недалеко от газовой ямы. Лидия упала на гальку.

Волевое усилие больше не нужно было. Она едва сознавала, что из ямы поднялся большой пузырь с довольно плоским коричневым лицом якута и широко расставленными якутскими глазами. Над ямой не было огня. «Это же просто голова, — подумала Лидия, — и у меня воспаление мозга, я галлюцинирую». Она заплакала.

Но сквозь слезы она упорно смотрела на коричневую голову и заставляла себя не видеть ее. Она решила преодолеть воспаление мозга в самом начале — и вот с удовлетворением она увидела, что голова быстро погрузилась обратно в яму.

Новое видение появилось в виде старинного русского лица, очень памятного ей: оклад каштановой бороды, намокшей и позолоченной отсветом пожара; голова, конечно, прикрыта меховым намокшим колпаком, — слезы мешали разглядеть как следует колпак, описанный Женей. Но где же она его видела, это лицо? На Лене?.. Ах, Савва! Но теперь у него лицо стало какое-то старинное, былинное. С ватного пиджака стекала вода.

Савва перекрестил Лидию, держа камень в пальцах, и нацелился камнем. Она услышала свирепое рычанье, из ямы выплеснулся на этот раз целый якут с той же головой, что высовывалась раньше. Лидия закрыла глаза.

Она почувствовала, как Женя поднял ее и понес. Она подумала о нем с благодарностью и лаской и постаралась открыть очень отяжелевшие глаза и поблагодарить его взглядом. Женя сам был измучен. Он стал неузнаваем. Скорее он похож был на первую галлюцинацию: плосколицый, с бесстрастными глазами, чужой. Она не успела додумать, что это и в самом деле якут из ямы, — снова она услышала крик, но это уже был спасительный гром из человеческого горла, хриплый, яростный, обрадовавший ее.

Из дыма вышел Савва, милый избавитель Савва, обросший, небритый, но молодой — не старинный и с шапкой мха на голове. Он весело сказал Жене:

— А ну-ка, положь! Куда потащил?

Якут бесстрастно опустил ее на землю. Вода согрелась в тканях одежды и ошпарила спину ей. Земля была горячая. Савва прогремел, смеясь:

— На чужое сам не свой? На это дело у тебя зубов не хватит, — и примерил к подбородку якута кулак и вдруг упал в сторону.

Но разве мог бы Женя отбросить богатыря, ее Савву? Ей показалось, конечно. Савва тотчас поднялся и набросился на якута с бранью и страшным криком. Якут бросился бежать, а Савва побежал за ним. И тогда Лидия поняла, что это вовсе не Женя. Женя — эвенк, а это — человек, сидевший в яме!

Измученная и потрясенная, она закрыла глаза и забылась. Шорохи отовсюду сбегались к ее ушам. Земля хрипела в тяжелом удушье. Краснокрылые ящерицы пожара слетели с обглоданных верхушек тайги на обсохший подлесок и грызли его с хрустом, перебегали и с жаром суетились в кустах. Лидия застонала от ужаса внезапной мысли: что, если старинный человек — батя, которого она приняла за Савву, — убил Женю?..

Она заметалась, повернулась лицом к реке и почувствовала сильную боль, пронизавшую мышцы. Жени не было на отмели. Что, если это множество людей, появившихся вдруг среди пожара в пустыне болот, — не угарный бред и не горячечный сон? Лидия поднялась на четвереньки и увидела Женю рядом.

Он лежал с закрытыми глазами и очень похож был на себя, как всегда.

Он тяжело дышал, с хрипом.

Лидия подползла к нему счастливая и испуганная. Он был жив и целехонек. Он спал. Он просто спал и даже не сразу проснулся под взглядом Лидии. Поднялся и пошатнулся. Виновато взглянул на Лидию и со стыдом опустил глаза.

— Выкинь все битумы. Оставь только бутылку с газом, — сказала Лидия и удивилась голосу — как будто чужому, но своему.

Женя не вытряхнул битумы, а приторочил заплечные мешки со своим грузом на оленей. Он с сожалением оглянулся на отмель, словно оставлял там нечто неразгаданное, важное.

— Уйдем отсюда, — сказала Лидия.

Она удобно положила руку на плечо ему, высокая — на голову выше его, и совершенно успокоенная, и бесконечно уставшая, беззаботная, доверившая ему свою жизнь. Они пошли, ступая в теплую воду и дымящуюся золу, под которой еще роились красные личинки саламандр.

Он повел бесстрашную и беспомощную девушку в глубину горящего леса, очень серьезный и даже важный от сознания своей задачи. Он шел опять на север и видел это, но дорогу он знал, не задумываясь о направлении, чуткий и нацеленный, уверенный в том, что туда и следует идти, куда он идет, чтобы привести Лидию и себя к цели.

На другой день после полудня они подошли к Полной, где расстались с Зыряновым. Пошли вниз по реке и еще через сутки увидели палатку возле притока Маягас-Тах. Олени не отставали от них ни на шаг. Они шли за женщиной, вытягивая головы. Невыветрелый дым стоял в тайге, тревожил их и угнетал.

Василий выбежал обрадованный, готовый обнять — с протянутыми руками.

— Ну, что на Нымаан-Тогойо? — быстро спросила Лидия с озорством, хотя чуть живая.

Он остановился на расстоянии руки от нее и опустил руки. Деловым, обыкновенным тоном сказал: