— На Нымаан-Тогойо то же, что на Полной. А на Эргежее?

— На Эргежее то же, что на Нымаан-Тогойо!.. А я нашла газовый источник.

— Горючий газ?

— Не знаю.

— А ну его к черту! — сказал он с внезапным озлоблением.

— За что ты ругаешь его? — весело спросила Лидия и, очень довольная, попросила Женю вынуть бутылку с газом.

Но Женя виновато взглянул и не пошел за бутылкой — он отчитывался перед отцом. Лидия вошла в палатку и переоделась.

Женя горячо заспорил с отцом. Старик молчал и, очевидно, недоволен был сыном. Лидия вышла из палатки. Женя пошел за бутылкой.

— Алексей Никифорович, ваш сын молодец. Без него я бы пропала.

— Плохой сын, — сказал старик. — Слабый.

— Что вы! Он вынес меня с берега, я была почти без памяти.

Старик вопросительно взглянул на вернувшегося Женю. Женя покраснел и с великим усилием сказал:

— Зачем, Лидия Максимовна, говорить неправду?

— Как неправду!..

— Потому что… было не так.

— А как было?

— Я думаю, что вы меня вынесли, — тихо сказал Женя.

— Зачем ты выдумал это, Женя?

— О чем спорить, когда все ясно: вы несли друг друга… Ого, какой тяжелый газ! — говорил Василий, принимая бутылку.

Он взвесил ее на руке, рассмеялся и камнем сбил сургуч.

— Что выделаете?! — закричала Лидия.

Зырянов выбил пробку и вылил полную бутылку воды.

— Как же это случилось, Женя? — в отчаянии спросила Лидия.

Она готова была немедленно идти обратно на Эргежей. Этому строго воспротивился Алексей Никифорович.

— Опасно, — сказал он, — все угорели. Очень сильно угорели. Как пьяные.

— Ну, что ты скажешь в свое оправдание? — смеясь, потребовал Василий у Жени.

Опечаленный Женя не ответил и оборотился к Лидии. Он думал не о бутылке с водой вместо газа — о другой своей вине.

— Как я попал в лес? Я не носил вас и не сам ушел с берега.

— Ты угорел, — повторила она слова Петрова.

— Вы сами знаете, мы не встретили ни одного человека, — сказал Женя. — И не видели следов.

— Алексей Никифорович, что ты думаешь об этом? — спросил Василий.

— След есть. Люди тоже были, — сказал старик, указывая на беловатое пятно, кругло намазанное известняком на куртке сына, под самым воротом.

Женя снял куртку и радостно закричал:

— Круглая тамга! Ваня там был, он пришел! Лидия Максимовна, он вынес с берега нас обоих!.. И там были еще люди — враги, они помешали Ване остаться с нами. С одним врагом Ваня справился бы сразу.

— Нет, нет, — быстро сказала Лидия, — может быть, два друга… Я думала, что у меня был бред. Я сейчас расскажу все, что я видела…

— Савватей, — сказал Василий со злобой, выслушав Лидин рассказ. — Кто-то помешал ему убить тебя камнем возле источника и потом еще раз в лесу. Первый раз вы его не узнали. Вы были в таком состоянии, что могли не верить себе, все принять за бред.

— Савватей не мог бы убить меня!

Рано утром они снялись и пошли вниз, желая достичь урочища Повешенного Зайца в половине дня, чтобы еще сегодня повторить замеры на складке и сделать описание. Но они прошли едва полкилометра и остановились. На берегу лежал ничком, раскинув руки, головою вниз и лицом у самой воды Савватей. Савва полз к воде, и вода была уже близко, в нескольких сантиметрах от его рта.

Василий постоял над телом в раздумье. Собака Алексея Никифоровича Тайга тоже смотрела, обеспокоенная. Когда Женя и Василий подняли тело, Тайга одобрительно замахала хвостом.

Тело мягко повисло у них на руках.

— Тайга права, — сказал Алексей Никифорович, — живой.

Он быстро ощупал Савву и нашел на голове опухоль от сильного удара. Они отнесли и положили Савватея на траве. Лидия влила в безжизненный рот ложечку спирта. Приятно воскрешенный, Савватей Иванович причмокнул и облизнулся, затем произнес довольно отчетливо:

— Кто это забавляется? — И уже совсем зычно: — Отдай бутылку, а то потеряешь!

Он открыл веселые глаза и увидел жестокое лицо Василия, бесстрастные лица эвенков и боязливый взгляд Лидии.

Савва явственно грустил. Никто не подходил к нему. Он надеялся, что Лидия сама подаст ему укрепляющую похлебку, и следил за ней жалостно-просящими глазами. Но она посылала похлебку с Петей-поваром. А все-таки она сама готовит для Саввы, не доверяет Петьке-поваренку, сказал себе Савва и утешался, бормоча:

— При худе худо, а без худа — гаже того.

Его удобно устроили в лодке, и Василий самолично проводил ее через перекаты.