Начальник нажал кнопку.

— Мы не будем заниматься нефтью. Кто-нибудь ждет? — спросил у вошедшей девицы. Он же знал, что никто не ждет.

Кровь бросилась в лицо Василию.

— Вы один можете разведать эту нефть. Следовательно, это ваш партийный долг.

Начальник взглянул на него и ничего не сказал…

Стеклянные двери-ворота Делового двора закрылись за спиной человека, почти дрожащего от стыда и гнева на себя. Он остановился на гранитном широком пороге площади Ногина — просторной, очень деловой и не заинтересованной в Зырянове. «Какая глупость — сказать начальнику Главзолота, что в Якутии есть золото! Это все, что ты мог ляпнуть? За полтора миллиона стоило придумать что-нибудь умнее для начала разговора — одно меткое, решающее слово, чтобы получить пять минут у миллионера. Но я не умею хитрить. Я не дипломат — я с тяжелого Севера. Я веду стрежнем тяжелый плот в холодной реке — только стрежнем через пороги, а никак не обходом».

Холодная булыжная площадь, всегда малолюдная, непрерывно торопилась трамваями, перебивала сама себя громозвонкими стрежнями во всех направлениях: вокруг делового здания Наркомтяжпрома; вверх по бульвару, мимо серого простого и внушительного дома ЦК партии; вовнутрь Китай-города по Варварке к Кремлю; вниз к Яузе в одну сторону, к Москве-реке — в другую. Василий не замечал ни малолюдья, ни трезвона. Вверху, на пригорке, слева стоял серый дом. Очень хороший тон серого, отличная облицовка. Василий смотрел на хорошо облицованный дом ЦК и шел к нему через порожистую площадь, сбивая носки и каблуки на выперших булыгах, не отрывая глаз от серой облицовки. Поднялся на пригорок и так же медленно прошелся. Несколько золотых больших букв прибиты прямо на темно-сером камне. Мы находим битуминозный известняк такого темно-серого тона — и знаем: его пропитала жидкая нефть когда-то и улетучилась, оставив в камне сухое вещество битума…

Василий вспомнил опыты по исследованию накопления влаги в почвах и, обрадованный, пробормотал:

— Природа не так легко отдает то, что она принимает!..

На курсах землеустроителей в Усть-Сысольске он увлекался этими опытами. Что, если применить лабораторную технику этих агрономических опытов к битуминозным доломитам?

Геохимические условия в породах веками не поддаются разрушению. И нефть могла сохраниться жидкой в кембрии, под перекрытием миллиарда годовых осаждений, наслоений, напластований — силура, девона, карбона, перми, триаса, юры, мела, третичного и четвертичного периодов?.. А все-таки неизвестно, сохранилась ли она. Василий неотрывно смотрел на темно-серое здание.

Милиционер вежливо козырнул ему:

— Вам нужно в ЦК или вы ждете?

— Одну минуту, товарищ! — Он должен был додумать. — Как длительно шел процесс выветривания этой нефти?

— Виноват? — Милиционер еще раз козырнул.

Василий спохватился, что додумывать не надо вслух, но объясняться было бы еще нелепей, и он сказал милиционеру:

— Миллионы лет, товарищ. Я это прослежу на опыте! И тогда пойду в ЦК.

Он сделал прощальный жест и вошел в вагон, еле поднимавшийся на Ильинскую горку. В то время возле ЦК проходил трамвай, обе линии, вниз и вверх по этой стороне бульвара.

Трамвай чересчур отставал от внезапного подъема настроения у пассажира. Василий вышел из вагона и энергично зашагал рядом, понемногу обгоняя его.

— Помог бы, чем так, налегке, — сказал вожатый со скуки.

Лидия, может быть, правильно обозвала его маньяком?.. «О чем-нибудь ты думаешь, кроме кембрия?» — «Ни о чем другом, пока не решу эту задачу».

Один из них отдыхал врастяжку на собачьих мехах. Откинул с глаз черную волосяную сетку, поднял взгляд и заострившийся нос к высоко бегущему небу, голубому и бело-разодранному о белую гору.

Другой упрямо и гордо сидел на своих нартах — а все же погнулась отвесная могучая линия спины, и глаза, светлые, голубые на почерневшем лице в пушистой округлой каштановой бородке, открывались изредка под волосяной сеткой, чтобы взглянуть на собак.

Отощавшие собаки лежали у проруби, спрятав головы, прижавшись ко льду, чтобы ветер не сдул. Ветер со свистом причесывал длинную шерсть и заглушал слабое постукивание в проруби, и оно прекратилось. Из проруби высунулся желтый шар. Меховой шар заключал в себе голову человека. Ветер ухватился за него, чтобы сразу укатить, — напрасно. Черные меховые лапы легли на края проруби. Неторопливый человек вылез из ледяного колодца и пал на колени перед ветром. Пополз, и его сносило по гладкому льду быстрым течением ветра. На берегу он поднялся с четверенек и попятился к нартам, под укрытие скалы. Лежавший на нартах спросил высоким голосом:

— Еще далеко?..

— Близко.

Бородач поднялся, но и лежавший вскочил.

— Моя очередь!

Бородач не обратил внимания на его право очереди и слабый голосишко. Оба поползли к проруби. Бородач заглянул и разочарованно прогудел в колодец:

— Промерзло до дна. А рыбка в омут ушла.

— Здесь этот омут.

— Ты погляди, лед какой.

— Ваня сказал: все озеро промерзло, вся рыба в омуте.

Савва спустился, упираясь ногами и руками в узкие выемки. Женя вернулся к нартам.