— Потом запятая… Что бы значил такой значок?.. ДЕРЗКО И БЕЗ КОЛЕБАНИЙ… — Он кинул ветку, сказал: — Понятно, я крепился, спешил изрисовать всю березу в несколько минут, — еле утаскивал ноги, чуть не в беспамятстве падал на мхи и засыпал без снов от усталости. Несколько минут — и два часа спал!.. Отоспавшись, переходил на другой муравейник под чистой белой березой и научился очень хорошо рисовать первые две строчки.

Зырянов схватил веточку и дорисовал:

ПРОВОДИ В ЖИЗНЬ…

Он быстро стер.

— Этот узор зарисован в моем мозгу на всю жизнь. Должно быть, муравьиной кислотой втравился… Дальше строки потекли непрерывно, с листочка на листочек. С листочков — углем на березы, по лесу дальше и дальше. Все лето. Бесконечно!.. А смысл этих линий скрывался, как в воду! Как смысл геологических слоев — узора линий в берегах под урезом воды на Выми и на других реках… Я видел береговой узор грамоты, а под урезом таились в книге неизведанные тайны мыслей.

Сеня отвернулся и закусил губу. Он смотрел на шурфы, которые совсем не подвигались к горе. Потом вскочил, и все ребята поднялись за ним. Зырянов, не глядя на них, сказал:

— Я научился отлично писать. Конечно, печатными буквами. Но прошло еще три года, прежде чем удалось узнать смысл этих значков.

— Василий Игнатьевич, — нетерпеливо сказал Сеня, — по вашему плану, когда мы с вами подойдем к горе?

— Вы со мной не подойдете к горе.

— Почему? — спросил Женя.

— Потому что гора не подойдет к вам.

Сеня медленно, сопротивляясь, покраснел. Отвернулся и, чтобы скрыть, пошел к шурфам. Но товарищи заметили. Пошли за ним.

Перед вечером подошла из-за мыса лодка Николая Ивановича Меншика.

Пинеженин неслышной своей походкой подошел к костру, а Тихон Егорович следовал за ним, усмехаясь.

Пинеженин молча снял свой древний колпак. Он удерживал в одной руке заступ и преогромнейшее копье, превышавшее его рост почти вдвое. За плечом висел лук, не превосходивший его роста, и колчан стрел сбоку. Василий с детским любопытством не сводил глаз с Николая Ивановича. Он испытывал невольное почтение к живому представителю достославных предков.

Ребята встретили его весело.

— Запоздали ради сих вещей, — Черемных осторожно вынул из карманов обломки пород. — Николай Иванович изрядно поработал.

— Вот спасибо!.. Ну, после ведерка пшенной кашки послушаем твою сказку дальше, Николай Иванович!

— Неужели вам интересны эти сказки? — спросил Сеня нарочито, как всегда.

— Очень интересны, — сказал Зырянов. — Может быть, сказка отражает историческую действительность. Представь только, что русские открыли Северный морской путь в шестнадцатом веке! И устроили сильную колонию на дальнем востоке Азии задолго до Ермака! К тому же мирным путем, если верить товарищу Меншику. Необычайно интересно!

— Мне верь, — успокоительно отозвался Меншик.

— Расскажите подробнее об этом, Николай Иванович.

— Зря вы сунулись к нам, папаша. Жалею я вас, — начал Сеня после ужина.

— Пошто? — спросил пинеженя озабоченно.

— Мы сами думали: курорт. Оказалось — никуда не годное меню. Скоро месяц, как мы не видели драмы.

Пинеженя внимательно слушал, озадаченный странными звуками как будто русской речи.

— Я не говорю также о культурных развлечениях, потому что не знаю, известно ли вам, что это такое: развлечения?

— Такое слово не пойму, — сказал Николай Иванович.

Пинеженя вглядывался в собеседников, и семь человек один за другим опустили глаза перед его прямым взглядом.

— Неславно пришлось вам, как только вы живы, — сказал древнерусский человек, и никто не решился угадать: всерьез или смеялся над ними. — А мы сызмальства привыкли обходиться, нам ничего. Слаще сахару ничего не ведаем.

— Ага, — сказал Тихон Егорович, — сахар все-таки есть у вас.

— В Русском Устье кто достал кусочек за большие деньги, то уж к нему все шли посмотреть и лизнуть. А он не всем давал. Слизнете, скажет, самому посмотреть не останется. Старому-то уж даст: старый лизнет — ему и помереть можно, сахар едал.

Все молчали, Сеня перестал зубоскалить.

— Торговый человек один сказал в Русском Устье: из человеческих и собачьих костей варят сахар.

Все молчали. Тихон Егорович вздохнул.

Пинеженя былинно повествовал:

— В Русском Устье пробовали из одних собачьих. Не сварился сахар. Велика Русь, — сказал он, заметив, что над ним смеются.

— Очень велика. Но вы, Николай Иваныч, не умаляйте себя, — сказал Василий почтительно. — Вы человек старинный — дорогой. В старом золоте меньше олова. Сказывайте вашу сказку.