— Ты верь, — убедительно сказал Николай Иванович, обратившись к Зырянову, — я говорю не мою сказку: от наших прадедов наследство. Прадеды получили верные сказки от досельных людей и нам вычитали слово в слово. Сказки наши писаны на берестах, рукою самого Тарутина Первова, а потом сына его Агафангела и правнуков, до Агафангела, отца Семена и прадеда Сени, вот этого. Ты, Агафангелов Семен, вернись в Русское жило! Надо Сказку починить и продолжать.

— Почему вы называете «Русское жило», а не «Русское Устье»? — спросил Женя.

— Русское жило — это старое название Русского Устья, — сказал Зырянов.

— В Русском Устье начали службы справлять и сами вовсе чтение утратили. Какие были у них сказки, по безнадобности пожгли.

— Пожгли? — закричал Сеня.

— Почитать не умели, а топлива не хватает, — сказал пинеженя.

— Историю России пожгли! — сказал Сеня.

— А вы помните, что было в сказках? Вы их читали? — спросил Василий.

— На берестах писали, вот это старина! Мне бы почитать, — сказал Сеня. Он был смущен и обеспокоен и старался скрыть это. — Вы ведь тоже писали на берестах, Василий Игнатьевич.

— Ты бы ни слова не разобрал, чудак, — сказал Зырянов, — там письмо шестнадцатого века, хитрое.

— Хитрое, — подтвердил Николай Иванович.

— Значит, ты видел?

— Видел.

— В церковных книгах видел?

— Этого нет у нас.

Черемных подошел поближе.

— Церковных книг у вас нет? — сказал он. — Вот так сказка! Без книг все службы правят?.. Изустно, как вот ты сказку сказываешь?

— Не служат, — миролюбиво сказал Николай Иванович.

— Не служат службы? — сурово и строго сказал Черемных. — За что же попу деньги платите?

— Нет попа у нас, — совсем кротко сказал Николай Иванович.

— Зачем же церковь у вас? — гневно спросил Черемных.

— И церкви нет. В Сказке написано, что была когда-то.

Черемных, негодуя, пошел мыть ведро. Он заметил, что ребята «скалят зубы».

— В каких же ты книгах видел старое письмо? — спросил Зырянов.

— В книгах не видел, а только на берестах, — сказал Меншик.

Зырянов удивился:

— В самом деле существуют эти бересты?.. И древним письмом писаны? Да они бы рассыпались за четыреста лет! Труха осталась от берестяной летописи, если такая была…

— А вот сберегли же, — с гордостью сказал Меншик.

— Тебе ученый человек, студент, говорит русским языком, пойми! — сердито заговорил Черемных, укрепив над костром чистое ведро с водой для утренней каши. — Не может существовать твоя летопись: место у вас сырое, бересты почернели.

— Береста воду любит, — с видом согласия и одобрения сказал Николай Иванович.

— «Береста воду любит»! — передразнил Черемных. — А чернила смылись? Ничего нет?..

— Тарутины умели писать без краски, — сказал Меншик.

— Опять сказка! Уж ты скажи, что без пера писали.

Николай Иванович подтвердил и это.

— Хо-хо! — Черемных злорадно смеялся. — И много он написал таким действием? Избу доверху набил чистой берестой? Такая библиотека — на растопку!

Меншик поднял глаза на бригадира с неожиданным вниманием.

— Берестяную Сказку спалить? — спросил он с каким-то устрашающим любопытством. — За это тебя самого бы!

— За это меня бы спалили в Русском жиле? — усмехнулся Черемных.

— Не за это, — сказал Меншик, не отнимая любопытных глаз от бригадира, — на это у тебя зубов не хватит. Да и скажу тебе, что Сказка наша неопалимая. А надо бы тебя скоптить на берестяном пламени за слово твое неслыханное. Потому — замах хуже удара, это и у вас говорят.

На это Черемных не нашелся что возразить и, смущенный, пошел прочь.

Николай Иванович не спеша заговорил:

— Я не читал Берестяную Сказку и пальчиком не коснулся. А только видел своими глазами.

Сеня опять перебил:

— Почему она неопалимая?

— Неопалимая — потому что мокрая береста не горит… Тогда малый я был. Дед и другие старики принесли Сказку в дом, откуда — не видел, спал я. Еще солнце только взошло; оно у нас поздно восходит.

Гневный взгляд Зырянова перенял Сенин вопрос и остановил его.

— Связки сложили на холодной, чистой половине. Много! Стали разбирать с хорошею молитвою и добрым словом поминали добрых вестников, предков Тарутиных, повестивших нам Берестяною Сказкою обо всех делах, что надо знать. Тарутина Первова, москвитина, его детей, внуков, потом и Аникеюшку-мученика из их же рода, и всех предков летописателеи подряд благодарили и детям велели поминать и в старости завещать своим детям память и благодарность за Сказку.

Дед велел мне смотреть бересты. Я еще грамоты не знал. Дед сказал: «Ондрей Тарутин памятью ослаб и глазами остарел. Внука Семена услал в Мир. Сыну Агафангелу велел отпустить Семена. И нас лишил его памяти, у Семена в памяти вся была Сказка. А Сказку читать не все способны: достойных мало родится, и некому Сказку продержать. Грамоти узнаешь — будешь всю Сказку великую сам читать».