Бабы тогда зашумели, но Меншик, началовож, сказал строго: «Пусти бабу в рай, а она и корову за собой ведет. Возьму одних мужиков, бабы и в раю найдутся…»

Лев Меншик, началовож, повелел кочи делать длиною в сорок шагов. Делать крепко и прочно, чтобы сталось годы не на три, а на шесть. На три годы строили до Мангазеи, туда в доброе лето ходу три месяца.

Лес в них брали добрый, мелкой, и ушивали, и конопатили, и смолили, и скобами конопать убивали крепко, и ковали, чтоб тесом сыспод и сверху не ездило, и во всем делали дельно, чтоб те кочи в морском ходу были надежны. На палубе устроили казенку и стол для трапезы, а повалиться на пол.

На один коч брали десять человек и грузили запасы под палубу по сту четвертей, в четыре пуда четверть, и бочку соли. На палубу четыре лодки и два якоря, — продолжал сказывать Николай Иванович. — Четырьмя кочами спустились в усть-Двину и рыбу промышляли. Стояли в устье реки, потому что были ветры с моря прижимные. Потом побежали парусом в море, ступили на путь стреминный встреч солнца.

Русским людям все чудно: вправе земля, а влеве море, и земли не видят, густой туман. За пасмурью солнца пет, и не красен день, и ночь не пришла. Некрещеной день не кончается! Летом мороз и снежная пурга.

Потом ветром запогоняло текучие горы, на кручах водяных насовало утесы белокаменные, ледяные, смертью грозят. А на них птицы живут и деток своих учат пищу добывать из бури, где вода студеная кипит!

— Работать мы будем завтра? — спросил Тихон Егорович вдруг.

— Да! Надо спать, — сказал Сеня решительно, и с сожалением: — Ах, досада!

Василий, не открывая глаз, прислушался. Сеня будил ребят, приговаривая: «Тихо! Без шума!..» Все это очень неприятно напоминало недавний случай… Василий открыл глаза. Это уже чересчур — если они вознамерились всерьез удрать.

Когда-то дома, на Полной, Женя просыпался весь одновременно и мгновенно. Он просыпался даже раньше, чем его будили, стоило чужому человеку или зверю взглянуть на него издали. А теперь он обленился и не желал увидеть первую розовую волну света, победоносно катившуюся по широчайшему небу.

Ваня молча поднялся с правой ноги, лицом к изножью горы, где находился его шурф. Ваня уже не останавливался — он вынес левую ногу, на ходу вырвал из песка лопату и зашагал прямо к шурфу, не сделав ни одного неуверенного движения или в сторону от направления к цели. Между тем он шел покачиваясь и продолжал еще просыпаться.

Никому не хотелось поднимать озябшее тело в неподогретом воздухе. Где-то давно взошло солнце за Хамар-Дабаном, но нескоро перевалит через хребет в байкальское небо.

И никто не остался под бумажным негреющим одеялом — никто, кроме самого начальника, потому что Сеня не ткнул его сапогом.

Василий выполз из палатки… Он замер от гнева. Лесоматериал лежал нетронутый над шурфами, а люди работали на новых номерах! Неужели они бросили незаконченные шурфы — четвертый, пятый, шестой?.. Наверно, пошла крепкая порода или стало мокровато… Василий обругал себя за то, что оставил людей без руководства вчера, быстро оделся. «Но что там происходит?..» — подумал он с тревогой.

Сергей и Андрей безостановочно выбрасывали землю.

— Чаю напейтесь, — сказал Тихон Егорович. — Пойду приведу их. Без завтрака ушли сегодня.

Он протянул Зырянову какую-то окаменелость и ушел к шурфам.

— Тихон Егорович! — закричал Василий. — Вернись! Откуда это?

— Из номера шестого. Семен нашел.

— С какой глубины?

— Три метра. Там уже вода.

— Ты веришь Сене! У него три метра?.. Ты бы спустился в его шурф.

— Спускался.

— Так что же ты говоришь ерунду?

— Идите сами, посмотрите.

Василий помолчал. Потом сказал:

— Почему крепеж нетронутый?

— Крепить оставили, — безучастно сказал Черемных. — Нахальства много. Звать, что ли?

Василий, не ответив, побежал к шурфам.

Из колодцев не отзывались ему. Сергей и Андрей тянули ведро за ведром — песок с галькой. Василий покричал над шурфами и запретил работать без крепления.

— Что они, оглохли там?

— Не слышат, — согласился Андрей, — глубоко ушли.

— Бросай ведро! — закричал Василий, вскипев. — Бросай, говорят тебе!

Сергей вытряхнул породу и хладнокровно отправил ведро в шурф.

— Я ничего не знаю. Мне старшой велел. Ему скажите.

— Чего ты не знаешь? — закричал Василий. — Не знаешь, что я начальник?

— Знаю… Прикажите старшому.

Это была школа единоначалия больших строек, не известная Василию. Он с недоумением взглянул на парня и зашагал прочь. Парень широко и покойно улыбнулся в спину ему и негромко сказал в шурф:

— Отшился.