Но есть же правда в батиных речах об указе государевом. И Зырянов признал, что ищет гееннскую смолу добыть. И сам начальник сказал, что машины — дьяволы суть. Надо начальника от батиной правды отвратить, а язык не приучен врать. Ложь сложить бы…

— Упрошу ли тебя моему поиску помочь… Подойди сходительно. Исполкома верхоянского караульщик сказывал про зверя, кличкой Меншик…

— Вот-вот!.. — Начальник живо повеселел и в лице отошел, но еще с недоверием смотрел.

— Имя зверя крещеное никто не ведает, сказал. Ты хвалился, все про всех знаешь. Откручинуй меня!

— Настоящее имя бандита и я, брат, не знаю… Но к твоему описанию бати подходит этот зверь точь-в-точь.

— Нет ли поклепа?..

— К сожалению, все правда про него.

— Под кого же подпал батя?..

— Под самых злейших врагов наших.

— Теперь ему поноровить мочно ли?.. Я мыслю — нет.

— И я так думаю, — сказал начальник.

— Промыслю его самого — в руки отдам, не сам убью.

— Не сам! Ни в коем случае! — Начальник забеспокоился. — Сам под суд пойдешь!

Николай Иванович сговорился с торговыми людьми ехать до Оймякона. Вышли из Якутска большим обозом, во сто оленей, 16 января.

Все утро ехали в туман через Лену. На другом берегу остановились возле юрт, не распрягая. Хозяин ближайшего балагана уже выкопал из снега бутылки с жидкой водкой — еще раньше, чем обоз остановился: пока соседние балаганы не перехватили к себе выгодных гостей.

Жидкая водка дивила Николая Ивановича с прошлой зимы; а еще больше дивились люди его неведению. Уговаривал людей не студить свою жизнь и не пить шальную воду, воспротивившуюся богу (и тоже говоря — стихее). Всякая капля каменела на лету, а эта водица упрямилась и холоднее льда оставалась жидкой. Но все-таки никто не окоченел от нее, и кто был иззябши — оживел и повеселел. Это еще страшнее показалось Николаю Ивановичу — и люди поверили, не видя хитрости в нем и жадности к водке. Люди крестили бутылку, просили верить и крест принимали на том, что водица православная, не одержимая бесом.

Она ему горло ожгла лютым морозом. Желудок заледенел, а по жилочкам растекся чистый огонь. Подумал, что пришла его смерть. Но не умер.

Подумал еще — и решил не говорить отцу о шалой воде, а то, пожалуй, и побьет за неправду. Другие же русские жильцы скажут: Николай выпил водицу небогозданную, бесовскую.

То было в прошлом году. Нынче в юрте смотрел, как ямщики пили водку, и ему захотелось испытать того же опять. Но он стерпел, потому что за водку платили большие деньги. Он также смотрел, как другие пили чай, и смотрел, как платили деньги, — жалеючи платили. И смотрел на радиоприемник.

В юрте возле теленочка стоял красный ларец и ревел непостижимо, даже телячьим ушам нестерпимо — теленок дрожал, бедный. Перед этим ларцом младший братец почитай что без горла. Батя и тот надсадился бы. Да и отцу не превозмочь такую голосину: горы от нее треснут. В горы нельзя этот ларец возить.

А швейная машина, стоявшая прошлый година месте громогласного ларца возле теленка — теленочка не тревожила, — ныне задвинута в углу балагана.

Обоз медленно двинулся от Лены к Алдану в легком тумане окрест и в густом замороженном облаке собственного дыхания. Олени бежали ходко по черным, голым камням и по скудному снегу. Якуты бежали рядом с нартами для разогрева, всю дорогу, потому что месяц январь — самый холодный в году.

А вверх по Хандыге-реке пришлось брести водою часто. Дорога пустилась живорастущими наледями, мороз велик был. Вода застывала на глазах, но по верху льда текла вновь, и тут же смерзалась, и вновь живоструйная выбивалась из галечников, никогда не иссякающая, заливала ущелье во всю ширину, от горы до горы. Горы: над головою хиломера. Не объедешь наледь, приходилось идти вброд.

Олени не хотели. Проводник напрасно головному оленю своей связки разбил морду в кровь. Олень огорчался и отворачивал морду, но не шел в темный поток, под которым не видно и льда.

Николай Иванович не стерпел, повел свою связку вперед, сам вошел в воду, и олень — с доверием к нему. Якут за ним сразу погнал в упор, мордой в его нарты, и другие поспешили вослед. Брызги облатали оленей крепкой белой и прозрачной корой, и на лицах у людей наросли сосульки — на бородах, на усах, на бровях; на ресницах занавесили белый свет, опуская веки тяжестью своей.

Николай Иванович обрубил и обколотил лед на унтах до колен. Внутри новых унтов ноги были сухие. Один из якутов разулся и менял унты, в которых уже не таял лед.