Мичика предложил плыть. Он уверял, что вода как раз сейчас самая правильная, домчит в два дня до Момского ущелья.

Николай Иванович отказался и проявил упорство при этом, удивившее Мичику. Как можно человеку стать таким изнеженным и требовать от Индигирки, чтобы она была теплая?.. Правда, «течет кипящая вода в основании гор», но кто из живых плавал под горами?..

Мичика рассердился:

— Сказал, «будем плыть» — надо плыть. Люди ждут — верят Мичике.

Николай Иванович ничего не сказал, но плыть не спешил и все еще находил воду холодной. И ночные заморозки признавал неприятными. Так что он провел бы еще месяц в Оймяконе.

И деньги он отдал взаймы государству для пятилетки. Взамен большого количества малых грамоток получил в меньшем числе большие раскрашенные грамоты, и на них изображались поезда, и тракторы, и пароходы, и другие вещи непонятные. И самолет.

Вот уже лед оторвался ото дна и всплыл и умчался вниз. Тут приезжие из Якутска рассказали, что скоро полетит самолет на Студеное море и на Индигирку.

Самолет будет лететь один день от Якутска до моря, другой день — до Индигирки, третий день — по Индигирке до Оймякона.

Председатель кооперации спросил: зачем же самолету лететь в Оймякон через море и горы, вокруг вселенной целых три дня, когда он может пролететь прямой оленной дорогой с утра до обеда и быть в Оймяконе?

Рассказчик ответил, что люди на самолете увидят сверху всех якутов и эвенков, юкагиров и русских во всей вселенной — в укрывшихся поселках, где до сей поры ничего не знают о новых законах, о советской власти. В этих поселках самолет будет садиться, и советские летающие люди расскажут обо всем новом на Руси.

Услыхав это, Николай Иванович захотел плыть тотчас или наутро.

Вечером он поговорил с Мичикой еще о Момском улове. Мичика один раз проскочил зимой там на оленях, в солнечный день; но и самому дню тесно в Момской промоине — и ополдень там был вечер света. У оленей ноги разъехались на льду. Нарты ветром подхватило, оленей повалило, понесло. Утесы красные близко с двух сторон замелькали — лед обдутый, гладкий, зацепиться не обо что, а щель извилистая. Стоверстая щель.

Ветер быстрый тащит и тяжело с размаху бьет в скалы, от собственного удара сам отлетает к другой стене; оленье же и человечье мягкое тело расшибается и волочится дальше бесчувственное, неживое и закаменевшее, как нарты, и снег, и самый ветер.

Утром рано Мичика положил в ветку-лодку небольшой запас пищи на два дня; два килограмма хлеба и два килограмма замороженного коровьего масла, сбитого вместе с пахтой, — такое называется «хаяк». И они отправились в четырехсоткилометровый путь к своей гибельной цели.

Они сели в ветку и отпустились от берега и полетели. Так вскакивает горожанин в трамвай в момент отправления, чтобы проехать одну остановку. С этого момента и до остановки в конце дня Мичика уже не смел отвести глаза хотя бы на секунду от мчащейся вместе с ним вероломной дороги и от шалого, шатающегося и вертящегося вместе с ними дощатого скакуна.

Через час ветка вылетела на Индигирку и, убавив скорость до десяти или двенадцати километров, с грозным шуршаньем понеслась на опасном просторе.

Неудержимый поток раздвинул горы на несколько сот метров, а ниже, пополнясь притоками, река достигла трех километров ширины и продолжала расширяться.

Наиболее крепкие породы река обтекала со всех сторон, окружила и нарезала множество голых каменных островов. Часть из них покрылась лиственницей или тополем врозь.

По реке мчались длинные, полные скрытой мощи волны без гребешков. Они воздымали лодочку, переносили над подводными холмами и скалами и вновь опускали, как бы замахнувшись веткой, с такой стремительностью, что дух захватывало. И вдруг на всем скаку лодочку завернуло и потянуло вверх, против течения, с величайшей быстротой. Николай Иванович от ужаса не успел перекреститься, как все уже переменилось, и лодочка срыву полетела вниз по реке.

В одном русле мчались два встречных потока. Они шумно терлись шершавыми в песке боками — и дивно, почему не в пар истирали друг друга?..

Николай Иванович сотворил запоздавшее знамение благодарности спасителю-богу, но даже завершить крест не успел и выпучил глаза: лодочку занесло стремглав опять вверх… и вот уже снова вниз.

Он запутался между верхом и низом реки, в глазах закружило и в голове тоже. Дрожащей рукой вытащил из-за пазухи первый приз москваради — пообещанную владычице вечную ручку с золотым пером. Закричал:

— Матушка Индигирка! Уйми Большое улово! Не дай погибнуть крещеным!.. — и бросил с подкидкой вечнопишущее перо, так что взблеснуло золотым клювом, нырнуло в водоворот.