Рокот словно вышел из Момской щели навстречу бесстрашным жизненосцам, чтобы сокрушить их волю, грозящую скалам и самой воде, которая сильнее даже скал. И вдруг над головами Николая Ивановича и Мичики появилась в вышине серебряная невообразимая птица, и гром раскатился над Индигиркой. Охотящийся самолет высматривал героев, рожденных раз в триста лет, и не увидел их среди валов реки; полетел к Оймякону.

А люди увидели, как сотрясенная река ударила Мичику — и перед русским Николаем Ивановичем, должно быть, закрылись храбрые, немигнувшие глаза Мичики. Вода, убившая Мичику, пала также на русского и стала топить его вниз, а он, бедняжка, в это мгновение, наверно, думал: как это может сама вода тонуть в реке, словно камень, и своею тяжестью топить человека?

Но когда улетел самолет, огромный и быстрый, как небесный камень, люди на берегу радостно закричали, увидев опять меж валов на крутизне две головы.

Вся громада вод бурлила под красно-серой стеной гранитных утесов. Волны нарастали туда, где стена заграждала долину; но Индигирка пробила в стене ворота широкие, в полкилометра: они казались входом в узкую щель, потому что высота стены два километра.

Перед щелью громоздились все воды Индигирки вверх по клокочущему и пятящемуся скату реки, чтобы сверху скользнуть вбок, вдоль гранитного откоса, ко глубокому дну и, закручиваясь всею толщей, ввинтиться в Момское ущелье.

Таня заманивала меня по телефону:

— Лида, приходи к нам вечером в девять часов, только обязательно! И угадай, кого ты увидишь!

Вечером в девять на Якиманке, в их уютной коричневой гостиной, я увидела Ивана Андреевича.

Он уже начал седеть, но красив и величав был необыкновенно — с прямокрылым лбом под океанским прибоем черных кудрей; нос граненый, глаза нарисованные и борода водопадом, как у Леонардо да Винчи! Ну и человек! И он сделал вид, будто узнал меня. Тем не менее я сказала:

— Иван Андреевич! Не делайте вида, будто вы узнаете меня. Вы не можете помнить всех ваших студенток.

Он сказал:

— Не могу. Запоминаю только будущих докторов геологических наук. А их немного. Сегодня вы у меня второй навстречу.

— А первый кто, Иван Андреевич?

— Вы — первая, Лидия Максимовна. Другой доктор — мужчина, мужичок даже. Лоцманок. Утром приходил ко мне.

— Что это — лоцманок? Фамилия? — спросила Таня.

— Профессия. Я его так называю, потому что он был моим лоцманом на притоках Северной Двины, когда едва возвышался над столом. Сейчас я его учу нефтяной геологии, а сначала-то, лет двенадцать назад, он меня учил.

— Оригинально и неправдоподобно, — сказала Таня.

— Сколько же ему лет было, когда ты плавал в тех местах? — спросил отец Тани, Антон Елисеевич.

— Да ребенок был.

— Расскажите, Иван Андреевич! — попросила мать Тани, Полина Сергеевна. — Вы всегда рассказываете необыкновенное о ваших студентах. Можно подумать, что в Нефтяном институте одни вундеркинды.

Иван Андреевич положил длинные пальцы на скатерть и поглядывал в одну сторону на меня и в другую сторону на Таню и на Полину Сергеевну и прислушивался к нам, когда мы даже молчали, а он рассказывал, — такой внимательный и незаметно иронический, что уж мы, все женщины за столом, не сводили с него глаз.

— Тогда я толкался на северных реках. Пришлось сплывать на плоту, за отсутствием каких-либо подходящих судов для экспедиции. Но пароход или плот, а без лоцмана плавать нельзя, особенно на порожистых реках. Реки Севера к тому же до революции не были обставлены знаками фарватера, указывающими главную струю течения и наименьшую глубину. Читали вы, что писал Марк Твен о лоцманах? Это — труднейшая профессия и безусловно развивающая интеллигентность вместе с наблюдательностью… Память необыкновенную вместе с силой воображения. Хороший лоцман воспитывался с детства.

Плоты движутся медленно. Занятие лоцмана требует терпения, а говорить почти не с кем, не о чем и незачем — только подать команду, которая беспрекословно исполняется.

Тяжеленный и неповоротливый плот на быстрых, порожистых реках требует безошибочно точного управления. Одна или две пары слабых человеческих рук не в силах быстро и верно направить плот, когда порог или камень уже виден глазам. Лоцман, прежде чем видит, — наперед и безусловно должен знать и рассчитать остаток расстояния до подводного, невидимого камня, изменчивую скорость воды и ветра и непостоянную, слабнущую силу рук на гребях… Это значит — все расчеты у лоцмана должны быть уже в памяти чувств, направленных и зорких.

Лоцманы нередко таскают с собой сыновей с пятилетнего возраста для приучения и передачи наследственного знания реки. У меня был такой лоцманок, знакомый с рекой, как чайка, — из скорлупок. На Выми-реке порекомендовали зырянина Васю, притом утверждали, что на Выми Вася чуть ли не лучший лоцман.

Но стоило посмотреть на прославленного лоцмана Васю, чтобы весьма и весьма засомневаться, доверить ли ему судьбу экспедиции, а может быть, и людей… На помосте плота стоял льноволосый мальчишка в одной холщовой рубахе до пят — голый и нищий, как чайка. Эта обширная материнская рубаха на нем хлопала под холодным ветром, так что всем, кто смотрел на него, становилось тепло.