Внезапно движение его было прервано. Кто-то с силой схватил его за предплечье. Рассерженный Роман обернулся и встретился глазами с довольно жёстким взглядом Николая Николаевича.

— Нечего тебе там делать, — тихо сказал учитель.

— А я думаю, есть, — вырываясь из его стального захвата, со злостью рявкнул Роман. Его лицо и без того всегда напряжённое — как будто он одновременно пытался скрыть сотни противоречивых эмоций — исказилось негодованием.

— А мне всё равно, что ты думаешь, — холодно заметил Николай Николаевич. — Отправляйся домой.

Не успел Роман и рта раскрыть, как мощным порывом ветра его отбросило назад, и он снова очнулся лежащим на своей кровати.

Роман был вне себя от гнева. Внутри него всё клокотало от ярости. К нему, значит, можно являться без приглашения, а он не может нанести им ответного визита! Он что им — кукла?! У этой загадочной игры вообще есть правила?! Они не считают нужным с ним объясняться! Запредельная наглость!

Чего Роман совершенно не выносил, так это покушений на свою свободу. К его негодованию примешивалось горькое ощущение ущемлённого самолюбия. Этот человек не только посмел ему приказывать, но и выкинул его вон, как щенка. Где-то глубоко в душе шевельнулся страх. Роман вдруг почувствовал себя ужасно уязвимым. И усталым. И несчастным. Ему стало так обидно, что с ним обошлись как с несмышлёным младенцем, которого напичкали манной кашей, и не спросили — хотел он, не хотел. Фу, зачем он подумал о манной каше? Теперь ещё и подташнивает.

Возможно, самым правильным выходом сейчас было бы просто уснуть, чтобы потом попытаться разобраться во всём на свежую голову. Однако, как Роман ни старался, он до утра не мог сомкнуть глаз: сердце бешено колотилось, пульс бился где-то в горле, и он не мог расслабиться — тело словно подключили к источнику высокого напряжения. Он всё перебирал в уме тревожные мысли, но в конце концов так устал беспокоиться за свою судьбу, что, закрыв глаза «только на минутку», провалился в глубокий сладкий сон.

— Ну что? Прогнал его? — дед бухнул на стол глиняный чайник и сочувственно посмотрел на погрузившегося в невесёлые думы Николая Николаевича. Тот печально кивнул.

— Вот и прекрасно. И нечего тут кукситься. — Дед своей огромной ладонью нежно погладил Аверина по седой голове. — Сейчас я тебя покормлю, а потом вещицу одну покажу. Занятную.

— Какую? — оживился Николай Николаевич.

Дед ухмыльнулся.

— Будешь хорошо себя вести — узнаешь.

Николай Николаевич вздохнул и послушно принялся за еду. Через некоторое время он спросил:

— Викентий, тебе не кажется, что мы что-то не то делаем?

— Не кажется. Мы точно что-то не то делаем.

— Балагур… — поморщился Николай Николаевич и уставился в окно, за которым светилась звонкая от мороза луна. — Я ведь серьёзно. Как можно было отказаться? Пропадёт ведь ребёнок…

— И не говори. Жалко парнишку. Такой… хм… одарённый. А как покорно он несёт тяжкий груз своей исключительности! Страдает. Очень трогательно…

— Значит, ты тоже считаешь, что вмешиваться было не надо?

— Если всё действительно так, как мы оба с тобой видим, то, конечно, не стоило. — Дед поправил оплывшую свечу. — Ник, ты не обижайся, — продолжил он после некоторой паузы, — но похоже, Павлуша тебе просто не всё рассказал. Не стал, так сказать, посвящать тебя во все подробности.

— Думаешь? — с надеждой поднял голову Николай Николаевич.

— Уверен на все сто процентов. Уж на девяносто девять точно. Не забывай, что Павлуша мастер тонкой и грандиозной интриги. У него все партии многоходовые. И всегда с привлечением самых неожиданных фигур. Сам посуди: парнишка этот точно не наш. И для чего тогда он нам сдался? Ну, подёргаю я немного за ниточки, но это всё так — баловство. Могу не хуже гадалки предсказать всю его дальнейшую судьбу вне зависимости от нашего с тобой в неё вмешательства.

Николай Николаевич отложил в сторону вилку и с большим интересом приготовился слушать. Деду такое внимание явно польстило. Он усмехнулся и продолжил:

— В ближайшем будущем наш герой наверняка либо сам догадается, как свои таланты использовать, либо встретит какого-нибудь благодетеля, который разъяснит ему всю прелесть его положения. Альтруизмом, как мы уже заметили, он не отличается. И что его удержит? Это ж такой соблазн! Обидел тебя кто — раз! — и завтра его уже хоронят, или он в больничке отдыхает (если ты не сильно обиделся). Приглянулось тебе чего — раз! — и тебе всё добровольно отдают. Наверняка, если покопаться в его биографии, пару таких эпизодов мы уже и сейчас отыщем. Темперамент-то так и прёт. Стихия! Страсти шекспировского масштаба!.. А уж обидчив этот паренёк, как древний божок. Такой не может не отомстить.

Николай Николаевич реагировал на это печальное повествование как-то неадекватно: сначала улыбался, а теперь уже с трудом сдерживал смех.

— Потом юноша сообразит, — вдохновенно вещал дед, — что подобные услуги можно за большие деньги и всем желающим оказывать. И что же дальше? Развернётся наш герой. Наверняка пошьёт себе что-нибудь зловещее и элегантное, украсит пальцы перстнями умопомрачительной стоимости и в таком неотразимом виде пойдёт давить жалких людишек направо-налево.

Николай Николаевич не выдержал и расхохотался.