Интересно, а Бергер что-нибудь помнит? Успел он тогда хоть что-то перевести? Вот Радзинский наверняка досконально изучил диск, пока с ним, как выяснилось, «работал». Сходить что ли к нему? Поскандалить? И на Руднева заодно пожаловаться…

Господи, как странно жизнь-то повернулась! Ещё полгода назад он был предоставлен самому себе. Мечтал о невозможном. Чувствовал себя королём. И за такой короткий промежуток времени он умудрился: попасть в рабство к Рудневу (причём по собственной инициативе), окончательно запутаться в паутине Радзинского и толстой цепью приковать себя к совершенно чужому и ненужному человеку (кто ж знал, что Ключом окажется Бергер!). Воистину: пока не потеряешь, не оценишь! Куда теперь деваться? Единственный выход – довести дело до конца. Во что бы то ни стало добраться до конечной точки маршрута. Тогда можно будет сразу всем сделать ручкой. «Чао!», как говорит шеф.

Мелодичный звонок забытого в сумке мобильника заставил его вздрогнуть. Уже час ночи! Кто может в такое время ему звонить? Может, Бергер? А что – если он приходит к нему по ночам, то почему не может вдруг позвонить? Роман внезапно понял, что хотел бы, чтобы это был именно он – нелепый, неуловимый ботаник с обманчиво наивным взглядом. Оказалось, шеф.

От его медового голоска у Романа холод пробежал по позвоночнику. Глупо было надеяться обмануть этого змея. Он всё, разумеется, знал: и про вполне добровольные контакты с Радзинским, и про то, что не послушался Роман своего босса и не выкинул Карту из головы.

Роман обречённо смотрел, как «браслет» вспыхнул у него перед глазами и рассыпался на сотни светящихся пылинок. Но он никак не ожидал того, что случилось потом.

Пока Роман приходил в себя после «шефского» вмешательства, прямо из воздуха перед ним соткался Радзинский. Не здороваясь, да и вообще не обращая особого внимания на Романа, он быстро просканировал его с головы до ног бесстрастным взглядом, потом опустился перед ним на одно колено, схватил за запястье и, тряхнув кисть его руки, заставил растопырить пальцы. Приложив свою ладонь к ладони подростка, как будто намереваясь сыграть с ним в «ладушки», он начал медленно и напряжённо её отстранять и Роман увидел, что из кончиков его собственных пальцев тянутся разноцветные нити света. Радзинский вытянул их на достаточную длину, потом резко намотал себе на руку, зажал образовавшийся пучок в кулаке, после чего так же быстро безо всяких объяснений исчез.

И в ту же секунду Роман словно сошёл с ума. Он слышал, что говорил ему Руднев, и видел перед собой его злые, холодные глаза. Его змеиный взгляд околдовывал и подчинял. Он заставил Романа увидеть бесконечные коридоры и сотни массивных дверей, с которых он срывал потемневшие от времени засовы.

С каждым ударом у Романа темнело в глазах, прерывалось дыхание и… становилось легче. Он просыпался. С удивлением разглядывал свои светящиеся руки, шевелил пальцами, расправлял плечи, ощущал свою силу. Хотелось пустить её в ход. Ни с чем ни сравнимая ясность заполнила собой его сознание.

Неожиданно перед ним вновь нарисовался Радзинский. Он спокойно подошёл, уверенно расправил ладонь и стал легонько поглаживать Романа по голове, на самом деле даже не прикасаясь к нему. Навалилась сонливость. Ощущение было такое, словно в черепе была огромная дырка и теперь она постепенно затягивается. Роман закрыл глаза. Мерцающий туман окутал его тёплым приятно покалывающим одеялом. Он чувствовал, что становится всё меньше, меньше – щелчок – и он снова в уютной темноте погружается в привычный сон. Боль утихает, сознание гаснет, воспоминания улетучиваются. Какое блаженство…

Руднев пришёл во сне. Склонился над Романом, пристально разглядывая его в темноте. Криво и зло усмехнулся, и легко провёл рукой по романовым волосам – к ладони Андрея Константиновича прилипли разноцветные нити, которые он стряхнул брезгливо и покачал головой.

– Пойдём, – велел он Роману. И тот привычно послушался: встал и отправился вслед за боссом.

На пороге незнакомой комнаты он остановился. Тяжёлая массивная мебель и тёмные бархатные портьеры, освещаемые лишь красноватыми отблесками огня в камине, выглядели внушительно и мрачно. На низком столике посреди комнаты лежали аккуратно, как в музейной витрине, размещённые предметы.

Взгляд Романа сразу приклеился к металлическому диску, лежащему в центре – новому диску. Сердце тотчас забилось где-то в горле, дыхание перехватило. Не стесняясь постороннего присутствия, Роман бухнулся перед диском на колени и, едва дыша, склонился над ним, бормоча что-то нечленораздельное. Кусая губы, он разговаривал сам с собой, и в голосе его слышалось удивление и сомнение. «Не может быть… Похоже… Да как же это..». Запустив пальцы в волосы, он застыл, словно змей перед факиром. Рука вдруг сама потянулась к лежавшему рядом кинжалу. Поддавшись внезапному порыву, Роман полоснул лезвием по раскрытой ладони и, слегка морщась от боли, провёл рукой по поверхности диска. Окрасившись красным, диск зловеще вспыхнул и замерцал багровым светом.

Руднев смотрел на него, усмехаясь, и в глазах его то ли отражались огненные всполохи, то ли, действительно, бушевало яростное пламя.

– Я не могу. Я обещал, – опомнился вдруг Роман и отшатнулся от стола. Голос у него был хриплый, чужой. Кровь продолжала капать с дрожащей ладони. Она не впитывалась в плотную джинсовую ткань, а скатывалась на ворсинки ковра и яркими алыми каплями скапливалась у его ног.

– Обещал? Что? Кому? – усмехался шеф.

– Не помню, – честно ответил Роман.