Ведь ярость надо было выпустить из себя… Иначе ее просто разорвало бы…

Могла ли она когда-нибудь открыть все это ИМ? О том, как узнала, что они предали ее. Как ненавидела их за то, что они стерли ее из своей жизни, словно ее никогда не было. Как стирали мертвых из своей памяти. Но она была жива… Твою мать, она была жива! Она просто была в том чертовом госпитале…

Бэт закрывает дневник, чтобы больше не видеть этих строк. Потом она надежно спрячет его в шкафу между стопок с футболками и майками. Потому что не хочет, чтобы кто-то прочитал эти строки.

Никогда.

Поднимается и проверяет пульс Гленна, держа пальцы на его запястье. Крепкий сукин сын, вспоминаются слова Дэрила, и она улыбается.

Да, это так. И он непременно выкарабкается из всего этого…

– Что с тобой? – говорит сестра, озабоченно вглядываясь в лицо Бэт, когда та выходит в кухню. Она смотрит на Мэгги вопросительно, и она проводит кончиками пальцев по ее лицу. Прямо по шраму на ее щеке. Потом показывает Бэт, и та видит, что они мокрые от слез.

– Что случилось? – обеспокоенно спрашивает Мэгги снова. Но Бэт понимает, что не может ответить на этот вопрос. Не хочет отвечать. Не хочет вытаскивать на свет то, что надежно спрятано в темноте страниц под алой кожаной обложкой. Потому что снова ощущает, казалось бы, забытое чувство.

Ей не хочется, чтобы ее касалась Мэгги. Ей не хочется, чтобы она даже говорила с ней сейчас. Не сейчас, когда все еще живы воспоминания…

Поэтому она даже рада услышать, что Мэгги собирается с Тарой навестить Розиту. Той как никогда сейчас необходима поддержка близких, когда она потеряла Абрахама. Бэт тоже собиралась навестить ее раньше, да только все никак не выходит. Свободная минутка выдается только после похорон, но Бэт предпочитает навестить другой дом, не Розиты и Абрахама. Ей хочется сейчас хотя бы на долю облегчить груз боли другого человека, к которому успевает по-своему привязаться за время, проведенное здесь.

Алекс… который во время похорон даже не приходит на кладбище, чтобы отдать дань памяти брата.

Она понимает, что вряд ли после того, что случилось в доме Граймсов, Дэрил отпустит ее навестить Рейвена. Потому приходится ускользнуть тайком, пока он отходит перекинуться парой слов с родными Гомеса и Джона.

Бэт прежде уже бывала у Рейвенов, потому быстро находит их небольшой одноэтажный домик на одной из улочек Александрии. На ее стук в дверь никто не отвечает, но она точно знает, что внутри кто-то есть, потому что слышит неясный звук, идущий из дома. Шаги, глухой звук падения чего-то тяжелого…

Она не может не зайти, тревожась за него, услышав эти звуки. Тем более, дверь не заперта, как она обнаруживает, повернув ручку. Алекс не пьян, как она опасается. Сидит с обнаженным торсом с сигаретой, зажатой губами. Чистит оружие, разложенное на бумаге на кухонном столе. Два пистолета и винтовка.

– Мне кажется, я не разрешал тебе войти, - бросает ей резко Алекс, даже не поднимая головы.

– Не разрешал. Дверь была открыта, я не стала стучать. Прости…

– Значит, ты точно знаешь, где дверь, Бэт. Я не задерживаю тебя.

– Ты не был на похоронах, - говорит она ему, словно не замечая его резкости. – Я решила зайти проверить, как ты тут. Все думала о том, что было вчера.

– Я тоже, Бэт. Думал и думал. Всю чертову ночь думал о том, что было вчера. Охренеть! Просто охренеть, что за день был, правда?

– Куда ты собираешься? Я не слышала, что Рик давал разрешение на оружие для тебя.

– Я ухожу из этой чертовой безопасной зоны. И я большой мальчик. Мне не нужно разрешение Граймса на это. Мой брат где-то там. Я должен найти его.

– Не стоит этого делать, Алекс, - мягко говорит Бэт. – Твой брат… его больше нет.

– Ты не можешь этого знать, - упрямится Алекс. Она видит, как дрогнули пальцы при этом, и у самой сердце сжимается от того, что скажет сейчас.

– Мне очень жаль. Он мертв. Ему не позволили обратиться. Так мне сказали. И этот человек не станет лгать. Мы оба знаем, что это значит. Когда человеку не дают обращаться в ходячего…

Он молчит. И не шевелится некоторое время. Даже перестает собирать пистолет. Просто застыл, словно обдумывая ее слова. А потом говорит тихо:

– Его звали Майкл Эдвард Уильям Рейвен. Он был третьим Майклом в нашем роду по старшинству ветви. Всегда прибавляют к имени числовой порядок. Чтобы не путаться в семье. Потому что первенец у старшего сына всегда носит имя Александр, а младший мальчик всегда Майкл. В честь первых Майкла и Александра Рейвенов, которые приплыли когда-то в Нью-Йорк из Саутгемптона с двумя фунтами в кармане и с парой запасных башмаков. Только вот четвертого Майкла уже не будет. Как и Александра пятого уже тоже не будет. Никогда. Никогда…