Большинство обитателей Джакку, которых знала девушка, как раз из тех, кто способен видеть лишь собственные несчастья. Да чего греха таить, она и сама в какой-то момент своей жизни порядком ощетинилась на окружающих, зная, что каждый из них может быть опасен, и разжилась иссохшей деревянной палкой, которой научилась пользоваться, словно настоящим оружием.

Однако Бен таким не был. Тогдашний Бен Соло проявил жалость к детям из лавки; и он же стал одним из немногих, кто подарил одинокой девочке истинное сокровище дружбы.

Это — тот самый человек, который всего через три года после их знакомства оставил академию, чтобы перейти на службу в Первый Орден. Через четыре года он зверски расправился с бывшими соучениками и мыслил убить самого Люка Скайуокера. Он и его подельники (именно таким неприятным словом назвали бы в Нииме этих темных убийц) разграбили храм джедаев и разрушили его до основания, похоронив под обломками между изувеченных детских тел само будущее ордена.

Наконец, через десять лет, охваченный безумным желанием во что бы то ни стало уничтожить своего прежнего учителя, он терзал разум той, с кем прежде обращался так ласково. Он предательски погубил единственного человека, способного заменить Рей ее собственных родителей (теперь, по прошествии времени, девушка почти готова была согласиться, что в самом деле не желала себе лучшего отца, чем Хан).

Выходит, что чудовище существовало в нем уже тогда, десять лет назад? Но как она не угадала этой опасности своим отточенным чутьем побитого жизнью существа, которому поневоле пришлось научиться худо-бедно разбираться в людях? Возможно ли, что свалившиеся на голову чудеса — временный кров, хорошая еда, дивный корабль и повстречавшийся ей юный джедай — вскружили девочке голову, притупив осторожность?

Интересно, способен ли еще темный рыцарь Первого Ордена вспомнить о маленькой нищенке с Джакку? Или он переступил через память об этой встрече так же бездумно и решительно, как переступил через свои родственные связи?

Внезапно она подумала: «Знай Рен, что мы встречались прежде, он точно убил бы и меня тоже».

Новые обстоятельства ставили девушку перед горьким выбором: или смириться, признав несостоятельность детских фантазий, или, подобно генералу Органе, продолжать верить вопреки очевидному. Но побороть в себе мечтателя Рей не имела сил, равно как не могла и сохранить прежнюю ненависть к врагу — на грани отвращения. Слишком личным, слишком дорогим было воспоминание о «принце». Столько лет в песках она спасалась только надеждой, которую даруют грезы, только воспоминаниями о редких проблесках добра в своей жизни. Мысли о лучшей доле, о родителях и настоящих друзьях были для нее столь же ценны, как вода и пища; благодаря им засушливая пустыня миновала ее сердце. Подавить даже одно единственное светлое воспоминание — это все равно, что отрезать себе часть тела.

Но и верить вопреки всему, что Бен Соло может, поднявшись из небытия, воскреснуть в качестве юного «принца» с «Нефритовой сабли», она не могла. К сожалению, или к счастью, Рей не была столь наивной. Того, что сотворил на ее глазах «монстр в маске», не отменит никакое его раскаяние, даже если бы он в самом деле был намерен раскаяться. Его мать, готовая на все ради спасения сына, и та наверняка в глубине души понимает это.

«Хан Соло вместо отца… думаю, тебя ждет разочарование…»

«Ес­ли те­бе угод­но знать, мои ро­дите­ли то­же ме­ня бро­сили».

Как она прежде не поняла того, что сейчас казалось ей несомненным? Один и тот же ироничный тон; боль, застывшая во времени. А восьмилетняя дуреха полагала, что бросить свое дитя можно только одним способом — оставить в незнакомом, жестоком мире, обрекая на одиночество и бродяжничество. Когда он говорил о себе и о родителях, Рей воображала такого же горемычного найденыша, как она сама. В его несчастье она прежде видела лишь отражение собственного несчастья.

Впервые с момента гибели Хана Рей чувствовала себя по-настоящему дурно. Ее душа разрывалась между правдой и верой, между возможным и невозможным. Между дорогой сердцу сказкой и неожиданно беспощадной действительностью.

Она из последних сил душила в себе одну предательскую мысль. Ту самую мысль, которую когда-то прозрел в ней Бен — что жизнь вовсе не случайно забросила ее в самый эпицентр войны, в вихрь чужих тайн и страстей, чужой боли и чужих потерь. Что они с Беном повстречались для какой-то высшей цели. Сперва десять лет назад, а потом снова — и оба раза каждый из них ощущал не поддающееся объяснению родство, какую-то странную близость.

Кайло чувствовал то же, что и она. На борту «Сабли» Рей четко видела в его бархатных глазах отражение собственного счастливого волнения как естественное преддверие дружбы. На «Старкиллере», неожиданно ворвавшись в его сознание, ответив насилием на насилие, она сумела уловить смятение, страх, одиночество, и одновременно что-то удивительно похожее на сочувствие, обращенное к ней. Дважды ей довелось ощутить пламя его души. В первый раз пламя согрело ее, второй раз — едва не сожгло. Но в обоих случаях оно пылало как бы для нее, подобно необъяснимой подсказке.

Может быть… да, конечно же! Теперь Рей готова была поклясться, что именно это чувство отозвалось исступлением в раненой душе Кайло и заставило гнаться за нею и Финном по темному лесу. Почему же она видела лишь безжалостного охотника, который на самом деле был раненым зверем, инстинктивно искавшим у нее помощи?

Разве подобное может оказаться пустым стечением обстоятельств?

К этому моменту голос в ее голове пристыженно умолк, не решаясь потревожить сокровенное. Самое чудесное преображение из всех возможных. К нему Люк не приложил руку — и тем ценнее оно было.