Он был не груб, но тверд, так как отчетливо сознавал, что семейной встречи — по крайней мере, сейчас — лучше избежать.

Генерал вынужденно повиновалась.

***

Лея не переставала размышлять о том, кто мог предать ее? Кому достало подлости выдать Бена?

Конечно, мысль о том, что это мог быть сам Верховный лидер, перво-наперво пришла ей на ум. И не только потому, что истина, высказанная Ханом в лицо их сыну там, на мосту на «Старкиллере» в самый решительный момент для них обоих — эта истина, которую сам Кайло не осмелился оспаривать, успела утвердиться и в ее сознании. Но еще и потому, что списать несчастье на происки врага куда проще, нежели предположить, как По Дэмерон, что предатель кроется среди своих.

Опять-таки, эта мысль подтверждалась действиями капитана Терекса, который, как справедливо заметил Диггон, не стал бы предпринимать столь радикальные действия, не заручившись одобрением Сноука.

Но были и другие люди, которых Лея в своем горе готова была осудить. И первый среди них — Ро-Киинтор, который являлся шпионом Первого Ордена еще совсем недавно. То, что он прибыл на Эспирион не просто так, обострившейся подозрительности генерала казалось очевидным, не требующим доказательств. Она даже предполагала, что история с инфочипом и нападение мандалорских наемников — все это было сделано чтобы создать легенду, за которой хевурионец мог утаить свои подлинные цели — а именно, выждать момент, чтобы нанести ей, руководителю Сопротивления, удар через ее сына.

В приступе гнева Лея припомнила свое обещание Эрудо собственноручно застрелить его. И хвала Силе, что канцлер не позволял ей покинуть столицу, иначе она определенно так и поступила бы.

Кроме того, Органа до сей поры не связывалась со своей «кузиной» и любезной подругой, вероятно, возлагая и на Райлу вину за произошедшее. Хотя разум подсказывал Лее, что она, если уж говорить напрямую, виновата перед госпожой Беонель куда как больше. Она не рассказала ей всей правды, подвергнув опасности весь Эспирион вместе с его жителями. И потом, доверься она Райле с самого начала, принесенное Диггоном известие, быть может, не стало бы для губернатора такой уж сокрушительной неожиданностью, и тогда она сумела бы выкрутиться. Так же считала, кажется, сама Райла: «Моя глупенькая кузина, — говорила она в своих остающихся без ответа голографических сообщениях, — ну почему же, почему ты не сказала мне, что этот юноша — твой сын?» Тем самым она, конечно, намекала, что только в этой тонкости и кроется корень всех бед, и что если бы Лея была честна с нею до конца, трагедии удалось бы избежать.

Но все же, в этом вопросе обида, упрямая, эгоистичная обида, направленная не столько против Райлы, сколько против себя самой, взяла верх над здравым смыслом. Поэтому генерал Органа, пока не могла простить свою родственницу, а через нее — свой собственный промах, и поэтому предпочитала избегать разговора с госпожой Беонель.

Оставалось еще одно предположение, которого Лея не желала бы допустить до своего сердца. Но именно ее сердце, возбужденное и озлобленное, напомнило ей об этом обстоятельстве, которое никак нельзя обойти стороной — что Диггон явился на Эспирион вскоре после того, как планету покинули майор Иматт и Финн. Более того, расположенное к подозрительности сознание тотчас услужливо подсказало генералу, как Калуан незадолго до событий, связанных с покушением, открыто предложил допрашивать Бена; и как юный Финн, не стесняясь в выражениях, поносил ранившего его темного рыцаря иной раз даже во всеуслышание.

Могли ли эти двое пойти на предательство? Лее отчаянно хотелось верить, что нет. А если это все-таки сотворил кто-то из них, убеждала она себя, то наверняка совершил свой отвратительный поступок непреднамеренно. Или, во всяком случае, руководствуясь благими побуждениями — ведь не так давно генерал убедилась на своем собственном примере, как далеко во Тьму способны завести самые благие, на первый взгляд, намерения.

С другой стороны, разве даже самые прекрасные цели оправдывают вероломство? Разве зло перестает быть злом, даже если оно задумывалось во благо? И разве, в конце концов, тот факт, что кто-то из них не ведал, что творит, либо же сделал это без пагубного умысла, поможет освободить Бена, или хотя бы избежать суда, на котором ее мальчику, как бы то ни было, придется худо?

Снова встретившись с майором и его спутником после кратковременно расставания генерал сухо сглотнула и сжала кулаки, стараясь не думать о своих подозрениях. Однако тон, которым она говорила с ними, все равно был суховат, лишен теплоты и приветливости, исполнен, напротив, холодного формализма, так что после этой встречи Иматт признался юноше, что он «не узнает ее высочество».

Несчастье преобразило Органу. Преобразило почти так же, как и шесть лет назад, когда она, утратившая сына, оставленная возлюбленным и оплеванная группой сенаторов, поневоле посвятила себя делам — и тогда из ее несчастья родилось Сопротивление. Но сейчас она отдалилась даже от самых добрых и преданных своих друзей, понимая, что каждый из них может оказаться предателем. И что, даже если они невиновны, мало кто из них готов, как она, стоять до конца, добиваясь оправдания преступнику, прослывшему на всю галактику, как палач и чудовище. Выходит, они не готовы были разделить со своим командиром ее горе.

Целые дни генерал проводила в командном штабе Сопротивления, решая насущные вопросы, которых после захвата Тида стало в разы больше, хотя и прежде-то их количество было немало. И возвращалась на свою виллу на Центакс-III, как уже говорилось, только поздним вечером, чтобы переночевать там в тишине, в компании разве что своего верного слуги C-3PO, который вскоре последовал за нею в столицу (хотя прежде коротал дни на борту «Радужного шторма», поскольку Лея опасалась подпускать его близко к медицинскому центру на Эспирионе, зная о том, насколько этот протокольный дроид болтлив и несносен). Зато теперь только его-то она могла не подозревать ни в чем. И только ему, этому куску металла, некогда собранному ее отцом, она доверяла свою душу.

Как раз он-то и прибежал однажды вечером, неуклюже размахивая своей красной рукой, вставленной на место утерянной золотистой (потому что Трипио гордился новой рукой и всячески изворачивался, чтобы окружающие ее заметили) в спальню Леи, когда та, едва возвратившись из Галактик-сити, сидела на диване, откинув голову на спинку в позе всепоглощающей усталости, и сообщил ей о том, что на посадочную площадку позади дома заходит неизвестный корабль. Об этом самому Трипио сообщили дроиды, которые работали в саду и которые, к несчастью, не умели изъясняться на общегалактическом. Оттого почитали Трипио как главного среди рабочих машин, так сказать, домоправителя и доверенного лица госпожи Органы, что было, в общем-то, справедливо.