Он убил собственного отца — и тем самым убил себя самого. По крайней мере, ту свою часть, которая воплощала в себе власть и могущество; которая стремилась подчинять себе других. После произошедшего Темная сторона должна была распахнуть двери перед магистром рыцарей Рен и безоговорочно доверить ему драгоценные свои тайны; но вместо этого она, наоборот, отбросила его подальше. То, чему Бен хранил верность все последние годы, в одночасье предало его. И даже Сноук, будь он проклят, оставил его на произвол судьбы.

— Он никогда не признается в этом, но я чувствую — чувствую всем сердцем, Люк! — что в нем еще есть Свет. И этот-то Свет не позволил ему примириться с убийством Хана.

Сейчас Бен подавлен и растерян. И, что бы он ни говорил, его пугает смерть.

— Только ты можешь спасти его, — уверила Лея, имея в виду отнюдь не только вызволить из-за решетки. Но также излечить от безумия, помочь обрести согласие с собой.

Люк покачал головой — с наигранным спокойствием, призванным утаить внутренний трепет.

— Значит, — подытожил он, — годы не помогли Бену. В нем еще живет эта двойственность, которая и прежде сводила его с ума.

Лея замерла, глядя на брата.

Джедай продолжал, не моргнув и глазом:

— Ты ведь знала. Всегда знала, что твой сын — необычный, особенный ребенок.

— Не говори так, — на лице Органы появилось нескрываемое отвращение.

Она с детства была знакома с лукавым языком светской деликатности, распространенным в высших сферах общества. И знала, что «особенный» говорят о больных и ущербных. Но Бен никогда не являлся ни тем, ни другим. Да, он отличался от сверстников, но вовсе не потому, что был хуже, чем они.

— Его особенность заключается в одинаково сильном тяготении как к Светлой стороне, так и к Темной. Я никогда не сталкивался с подобным явлением — до него, — Люк вздохнул. — Тьма и Свет не могут существовать друг без друга, но они не способны и примириться между собой. На их противостоянии замешана Сила, и только благодаря этому противостоянию она сумела породить все живое. Это и называется «великим равновесием», которое само по себе — суть, не более чем миф, в значение которого мало кто вдается. Обычному разуму тяжело, фактически невозможно постичь то, что даже вселенский хаос скрывает в себе определенный порядок, и что вселенная в своей мудрости стремится именно к хаосу.

— Но наш отец…

— Все просто. Когда Дарт Плэгас, наставник Сидиуса, нарушил равновесие ради эгоистичной задумки продлить себе жизнь, в мир явился Избранный, который должен был исправить последствия экспериментов Плэгаса и не позволить им распространиться. Это и сделал наш отец. Он избавил галактику от тех двоих, которые в той или иной степени обладали знаниями Плэгаса — от Шива Палпатина и от себя самого. Более того, он прошел через жернова Темной стороны, сумев сохранить в себе росток Света, тем самым доказав на собственном примере, что Свет сильнее, чем Тьма.

По крайней мере, все знания, обретенные Люком со дня его роковой дуэли с отцом на второй «Звезде Смерти», приводили его к этому самому логичному, на его взгляд, заключению.

Лея опустила голову, чтобы Люк не увидел на ее лице искры жалости и одновременно ненависти — такого противоречивого сочетания, которое, если приглядеться, можно встретить в жизни куда чаще, чем кажется.

Все это давний разговор, в котором бесповоротно расставлены точки над «и»: он сумел простить отца; она — не сумела. В то время, когда ее брат беззаботно жил на ферме Ларсов, помогал дяде добывать влагу и мучился разве что тоской по лучшей доле; она, Лея, с малых лет тайно сражалась с Империей. Она своими глазами видела последствия резни на Кашиике, видела битву при Скарифе, видела, наконец, как Империя уничтожила ее родной Альдераан — как же она могла не возненавидеть Дарта Вейдера, живую эмблему террора и вседозволенности деспотии?

— И все же, — чуть холоднее спросила генерал, — какое отношение эта давняя история имеет к Бену?

— Когда Тьма и Свет, эти две противоборствующие грани Силы, существуют на равных правах в душе отдельно взятого человека, они могут погубить его. Да, ему дано то, о чем большинство не может даже помыслить. Я отчетливо сознавал, что однажды мой ученик многократно превзойдет меня. И Бен тоже это знал. Но противоположная грань любого выдающегося таланта — безумие.

В чем-то юноша был прав. Учитель действительно боялся его способностей. Поэтому из года в год медлил, не давая ему полной свободы и продолжая держать его в падаванах. Поэтому не допускал, чтобы племянник оставался один — а в храме, среди прочих детей, которых Бен все эти годы презрительно не замечал, это все равно, что в одиночестве, — и таскал его за собой во все поездки с тех пор, как мальчишке исполнилось пятнадцать лет. То есть, с тех самых пор, когда его душевная боль от осознания своей непохожести на других стала давать себя знать. Вкупе с гордыней, подростковым упрямством и той глубинной обидой, что осталась в душе Бена еще с детских лет.

— Однажды я поведал ему о Дарте Вейдере, как о примере человека, в котором Тьма и Свет также сочетались уникальным образом. Но я и подумать не мог, что мой рассказ произведет на Бена такое впечатление!

В устах магистра эта история звучала, как назидание. Люк надеялся, что мальчик сумеет осознать опасности, которые скрывает Темная сторона, и это поможет ему обуздать Тьму в собственной душе. Но все получилось точно наоборот. Бен начал интересоваться жизнью Вейдера. Еще не зная о том, что является его потомком, он изучал великое прошлое главнокомандующего имперского флота — и все больше проникался к нему благоговейным трепетом.