– Он агностик и семейный человек, - невесело улыбаясь, ответил Алджернон. – Уже пять лет, у них двое маленьких сыновей. Так что, сама понимаешь, между нами пролегла пропасть.

– Да, - сказала Фрэн. – Но я думала, что это больше касается женщин – отдаляться от друзей из-за семьи…

Алджернон хмыкнул.

– Мне кажется, Фрэн, уж прости… что между женщинами редка дружба, чаще встречается солидарность в одних случаях и взаимная неприязнь во всех остальных. Но в нашем случае семья только одна причина, по которой наша дружба остыла. Видишь ли, дорогая…

Он замолчал, усиленно подыскивая нужные слова и не находя.

– Для тебя перевернулся мир, когда ты открыл явления вроде меня, - подсказала Фрэн. – Поэтому ты уже не можешь общаться со старыми друзьями по-старому. Ты тоже был агностиком, да?

Алджернон кивнул.

– Агностиком, склоняющимся к атеизму, как и большинство моих коллег – те из них, кто не атеисты, конечно. Этот агностицизм – хороший способ душить в зародыше сомнения и вопросы. Хороший безалкогольный способ, - с улыбкой сказал он. – Зачем гадать о смерти? Все равно мы ничего не знаем и не можем узнать, так, Фрэн? Лучше не думать об этом вовсе, как будто с нами этого никогда не произойдет. Так рассуждают те, кто отошел от детской религии прошлого века и не пришел ни к чему новому.

– Но когда я понял, что мы можем узнать…

Он вдруг остановился и сжал ее руку.

– Для меня перевернулся мир, - проникновенно сказал археолог. – Ты совершенно права. Мне кажется, что ты сейчас мой единственный друг.

– Я… я надеюсь, что ты ошибаешься, - сказала Фрэн, которой стало очень неуютно от его слов. – Просто тебе нужно познакомить своих друзей с тем, что ты узнал сам…

Алджернон рассмеялся.

– А вот тут – тот самый камень преткновения, - сказал он. – Как ты думаешь, много ли ученых сможет переменить образ мыслей, который считается в нашем кругу чуть ли не обязательным? Ты слышала Андерсона. Таких воинствующих атеистов на самом деле немного – но думать так, как профессор Андерсон, считается…

– Благопристойным, - сказала Фрэн.

– Почти единственно приемлемым, - сказал Алджернон. – Лучше всего быть атеистом. А если у тебя есть такая слабость, как религиозные убеждения – спрячь их подальше и ни в коем случае не припутывай к науке. Наука же “сама в себе” мне кажется все менее и менее… удовлетворительной.

– Я понимаю, - сказала Фрэн.

– Я никогда еще не видел таких умных женщин, - сказал Алджернон, глядя на нее с благодарностью и любовью. – По правде говоря, я и мужчин-то таких знаю немного.

Фрэн засмеялась.

– Спасибо, любимый.

Они наконец вошли в гостиницу, и продолжить разговор удалось только минут десять спустя.

– Не беспокойся, - сказала Фрэн, обвив руками его шею, когда они оказались в номере. – Не наваливай на себя все проблемы сразу, Элджи. Ты справишься со всем, ты очень сильный… просто не думай сразу обо всем. Ты сам так учил меня.

Он улыбнулся и поцеловал ее.

– Давать советы всегда легче, чем им следовать.

Фрэн опустила руки и поморщилась от боли, вспыхнувшей в плече. Лицо Алджернона сразу стало озабоченным.

– Еще болит?

– Не обращай внимания, - сказала девушка с улыбкой. – До свадьбы заживет.

Она засмеялась, но он не улыбнулся. Проводил ее взглядом в раздумье. Он не знал, хочет ли Фрэн заводить детей в скором времени, но сам он считал – ни в коем случае, по крайней мере, в первые года два. Он должен встать на ноги, ему сейчас совсем не до того. К тому же, у нее своя семья…

Алджернону с трудом удалось достать в Лондоне контрацептивные средства, продававшиеся сейчас далеко не во всех аптеках*. Он радовался, что Фрэн не выросла с убеждениями матери – католическая церковь резко осуждала использование таких средств. Но даже если бы Фрэн впитала в себя убеждения миссис Грегг…

Алджернон все равно поступал бы по-своему.

Нет, Алджернон просто никогда не женился бы на такой женщине. И такая женщина никогда не разделила бы с ним его странствия, не откликнулась бы на его научные выводы – для хороших христиан нет более высокого авторитета, чем авторитет церкви. Алджернон ужаснулся, представив себе Фрэн, рассуждающую, как ее мать – был бы безвозвратно погублен и без того такой редкий среди женщин блестящий ум.

– Я не дам никому тебя испортить, любовь моя, - сказал он вслух.

Потом лег и заснул, глубоким спокойным сном. Ему привиделась Фрэн – не в белом подвенечном платье, а в блузке и юбке, с бумагами под мышкой. Она выступала на собрании ведущих ученых Британского музея, и ее слушали с благоговением – а потом долго аплодировали, и Алджернон хлопал громче всех.

Озаренная свечами церковь была почти пустой – только на передних скамьях сидели с одной стороны разряженные муж и жена Корнеры, а с другой, в торжественно-мрачных черных костюмах, Диггори Слоун и Оливер Бишоп. Тот самый друг Алджернона.