Закомурушка тридцать вторая в основном посвящена проблемам охоты, коих в основном – три. Первая проблема – добраться до охотничьих угодий. Автор Сказа – народ – разъясняет, что случится с тем, кто в лесу поет и увидит ворона, а также зачем за лесом, лесом жеребята ржут, а домой не идут. Вторая проблема – набить дичь. Оказывается, это не проблема, был бы дуб да нашелся б мошник. Третья проблема – вывезти дичь. Мудрость народная, которая несудима, неистощима, безмерна и в гимне воспета, – учит, что для этого совершенно необходим обоз, и разъясняет, как его завести.
СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА
Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)
Закомурушка тридцать вторая
КАК МЛАД ИВАНУШКА-ДУРАЧЕК НА ДИЧЬ ОХОТИЛСЯ
Посвящается Е. П. Ушаковой
Ага! Так вот, после негаданного расставания с Сазошкой Корносым и Киришкой Ухатым еду я, еду себе на лошадке по зимнему лесу дальше. Славное оружжо – за спиною; чутко прислушиваюсь, как ветер, по выражению поэта (мабудь, и Веневитинова), «звоном однотонным // Гудит-поет в стволы ружья».
Ну, дальше еду я, еду и напеваю себе под нос:
– Еду, еду в субботу в лес по охоту!
Тут мой Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал – нашептывает еле слышно:
– Едет, едет бездельник, без цели, без денег!
– Что ты там бормолишь*, Внуша-Голуша? – спрашиваю его. – Я чтой-то не расслышал!
– Я говорю, едет, едет младший брательник по дичь в понедельник!
– А-а-а, – соглашаюсь, – вот и цель поездки: будет дичь – будут и деньги! Вот что значит в субботу ехать в лес по охоту!
– Хм-хм! – прошептал Внуша-Голуша тихо-тихо. – Будет младший брательник в тот понедельник без дичи, без денег!
А я продолжаю напевать себе под нос:
– Ах, в какой хорошенькой епанче, ах, какой хорошенький паныч едет, едет бить дичь, бить дичь! Я еду, еду, не пылю, я еду, еду, не дремлю, я еду, еду, я сулю: вот увижу ворона – щас застрелю!
А мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – нашептывает еле слышно:
– Кто в лесу поет и увидит ворона, тому наткнуться на волка!*
– Что ты там вотлаешь*, Внуша-Голуша? – допытываюсь я у него. – Я чтой-то не расслышал!
– Я говорю – слышишь: за лесом, лесом жеребята ржут, а домой не идут?*
– А-а-а! – поддерживаю беседу. – Кажется, слышу! Ну ничего, поржут, поржут, да и в конюшню побегут! А хорошо бы медведя в лесу встретить!
– Тьфу ты! Типун тебе на язык! На кой тебе медведь?
– Медведь в лесу – шкура на продажу!
– Да-да! Верно! – поддакивает Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал. – Медведь – охотник знатный! Охота – природа медведя. На кого он охотится, с того, понимаешь, шкуру сдерет да и продаст в охотном ряду, однозначно!
– Ох, люблю охоту! Охота – природа человека. Без охоты и человек болван!*
Тут мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – на эвто нашептывает еле слышно:
– Шнырять в лесу – видеть смерть на носу: либо деревом убьет, либо медведь задерет!
– Что ты там бакулишь*, Внуша-Голуша? – вопрошаю. – Я чтой-то не расслышал!
– Я говорю: где медведь, там и шкура, понимаешь!
– А-а-а! – стараюсь поддержать беседу. – Дичи набью из ружжа – видимо-невидимо: ажно целый воз! Нет, не воз, а обоз, однозначно!
А мой Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал – бормочет еле слышно:
– Борьба да охота похвальбу любят!
– Что ты там ботвишь*, Внуша-Голуша? – спрохаю* его. – Я чтой-то не расслышал, Гоша!
– Я говорю, не довольство, а охота человека тешит!
– А-а-а, понимаешь!
– Бэ-э-э, однозначно!
Вот еду я, еду, не пылю, вот еду я, еду, не дремлю. Ехал, ехал да и заехал в самую трущобу. Гляжу: под поваленным деревом – вход в какую-то нору.
– Ну, – говорю своему Гоше, соскочив с лошади, – ты тут лошадку пока покарауль, а я в энту нору полезу посмотреть, что там.
– Умный бы ты был, Ивашка, человек, кабы не дурак! – отвечает мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится. – Давай лучше в засаде заляжем вон за тем сугробом и понаблюдаем, не появится ли кто-нибудь из норы или подле норы и не опасен ли он.
– А энто обязательно – лежать в засаде?
– Обязательно!
– Ну хорошо! – нехотя соглашаюсь. – Полежим тринадцать наноминуточек, понимаешь, и ежели всё в порядке, то я в энту нору полезу, однозначно!
Вот залегли мы втроем – я, Гоша и лошадь – за тем сугробом, головы высунули и наблюдаем обстановку вокруг норы. Проходит наноминута, две, три, десять, одиннадцать, двенадцать, двенадцать с половиной наноминут, двенадцать с двумя третями, двенадцать с тремя четвертями, двенадцать с четырьмя пятыми. Я уже собираюсь выходить из засады, как вдруг прямо перед норой появляются черт Кинстинктин и поп Абросим: черт черненький, в кучерявой шерсти, поп Абросим розовенький, в татуировках, и обадва* голенькие, понимаешь. Черт дрожит и вопит истошно:
– Эй! Ай! Ой, боже мой! Уй, как мне плохо, о-ё-ё-ё-ёй! А-а-а!.. А-а-а!.. А-а-абро-о-оха!
– Шо?
– Ой, как я замерз!
А поп отвечает, хотя у него зуб на зуб не попадает:
– На всё воля Божья! Терпи, Костик, терпи!
– Не могу терпеть! Ах, ах!.. Ох, ох!.. А-а-а!.. А-а-а!.. А-а-абро-о-оха!
– Шо?
– Гляди: энто ж – нора!
– Вижу! Ну и шо?
– Ура! Полезли туда, дабы согреться!
– Фу! Умный бы ты был, Костяшка, черт, кабы не дурак! – отвечает поп Абросим. – Давай лучше в засаде заляжем вон за тем сугробом и понаблюдаем, не появится ли хозяин энтой норы и не опасен ли он.