Женщина, низведенная с графини до баронессы, точно читая мысли Иоаны, положила ей на локоть морщинистую желтую руку, тонкую, какие бывают у пылких и тонких натур. Когда-то эти длинные пальцы были хороши. Целовал ли их кто-нибудь, отдавал ли им дань любви?

– Да, мой Бела – моя гордость, - задумчиво и твердо, голосом женщины, уверенной в своем праве и привыкшей повелевать чужою волей, проговорила Валерия Берчени. – У меня от моего мужа есть еще две дочери, которые теперь замужем и сами матери, слава Господу… и был один сын, которого Бог прибрал во время мора. Но этот сын, от моего покойного мужа, не был и вполовину так красив, силен и умен, как Бела. Вы должны видеть это, госпожа, - и радоваться, что выбор моего старшего сына пал на вас…

Баронесса говорила так, точно Иоана была свободна. А может, ее попросту не слишком беспокоили браки православных и их нерушимость. Как бы то ни было, главным оставался выбор возлюбленного детища, этого короля без королевства.

– Я… рада выбору графа, - ответила Иоана после небольшого колебания, под пристальным, не допускающим возражений взглядом серых глаз. Она немного потерялась: ведь с этой женщиной нельзя было повести себя так, как с мужчиной-оскорбителем! Валерии Берчени не пригрозишь кинжалом или военной силой родичей!

Баронесса склонила голову.

– Я вижу, что вы любите друг друга. А еще больше вижу вашу преданность христианскому долгу.

“Ее муж умер, - подумала Иоана с каким-то сочувствием. – Хотелось бы знать: скорбела ли Валерия Берчени хоть сколько-нибудь – или от души радовалась, что избавилась от такого бремени?”

– Давно ли скончался ваш супруг, баронесса? – спросила Иоана.

Баронесса печально улыбнулась.

– Семь с лишним лет тому назад, - сказала она, взглянув на Иоану – и надолго задержав на будущей невестке свой взгляд. – Мой муж погиб на охоте – загоняли оленя, и в барона случайно угодила стрела, предназначавшаяся зверю. Это была скоропостижная и неожиданная для всех смерть, хотя еще прежде того врачи предостерегали моего мужа против излишеств в еде и пьянства…

Иоана почувствовала, что с другой стороны на нее так же холодно и значительно, как баронесса, смотрит граф, – и вдруг ощутила себя в обществе существ без совести и жалости.

Но не слишком ли она поторопилась обвинить баронессу, ничего о ней не зная? Иоана перекрестилась, и следом за нею перекрестились и мать, и сын.

– Мир его праху, - прошептала Валерия Берчени, и в серых глазах ее сверкнули слезы. – Господин барон был грубый человек, и я не любила его – да простит мне Бог. Но я стойко несла свой крест до самого конца.

Взволнованный Бела Андраши хлопнул в ладоши.

– Вина госпоже баронессе! – приказал он явившемуся на зов слуге. – А тебе, дорогая? – спросил он, склонившись к невесте.

Иоана, засмотревшаяся на побледневшую, ослабевшую Валерию Берчени, с опозданием кивнула. Теперь, что бы эта женщина ни совершила – и что бы ни замыслила, Иоана сочувствовала ей.

Когда принесли горячее пряное вино, Иоана с удовольствием взяла в ладони кубок и отхлебнула. А Валерия Берчени вдруг повернулась к сыну – и негромко, как полная хозяйка в этом месте, попросила:

– Оставь нас с госпожой Иоаной вдвоем, дитя мое… И удали отсюда всех слуг.

Граф сразу же все понял. Он поднялся с места, поклонился обеим женщинам и растворился в полумраке, который царил в этом зале неизменно.

Когда венгерка и валашка остались наедине, баронесса взяла Иоану за руку – и заговорила, делясь с нею теплою силой своего прикосновения и своего голоса.

– На нас, женщинах, первородный грех, и мы несем на себе эту тяжкую вину до Судного дня – но именно мы, женщины, порою служим самым действенным орудием Господа, когда он переменяет судьбы мира… Я вижу, что вы понимаете меня, милая Иоана. Бог судил вам оказаться ныне в этом месте, подле моего сына – чтобы два наших славных рода, подав друг другу руки, больше никогда не разняли их! Мы поможем побрататься и нашим великим государствам, дабы те объединенной мощью наконец сокрушили Турцию! Она теперь вовсе не так сильна, как это может показаться!

Баронесса сделала несколько больших глотков вина и замолчала, оглаживая узоры на серебре и каменья, вделанные в сосуд по ободу.

Иоана тоже молчала, стискивая свой кубок, обуреваемая сильнейшим волнением. Чего могла она потребовать, каких доказательств княжеской крови – и нужно ли это?

– Госпожа, - наконец с робостью произнесла валашка. – Я не знаю, вправе ли я просить вас…

Валерия Берчени рассмеялась, откинув голову на спинку кресла, отчего покрывало отлетело назад, приоткрыв седые волосы. В этих волосах, как оказалось, кое-где еще остались темные пряди.

– Вы вправе – и только вы! – тихо воскликнула баронесса. – Я расскажу вам все, потому что такой женщине нужен прямой и ясный ответ, твердое руководство к действию – в этом вы похожи на меня…

Она помолчала, склонив голову на сложенные поверх кубка руки, точно собираясь с духом перед лицом исповедника. Иоана молчала тоже, призвав все свое терпение.

– Это случилось в июне в Вышеграде, двадцать девять лет назад, - начала баронесса, глядя в огонь. – Мне было четырнадцать лет, и меня недавно представили ко двору… где я блистала! – негромко воскликнула она. – Тогда гремели турниры не чета нынешним, при молодом Корвине, для которого ристалище – такая же забава, как танцы или состязания поэтов! И немало рыцарей, можете мне поверить, сломали копья во славу Валерии Андраши! Двое даже расстались с жизнью, сражаясь за мою улыбку.