– Что ж, это хорошее дело, - сказала Иоана.

Охранять торговые пути можно и не угрожая посажением на кол и разорением городов – но теперь саксонцы, несомненно, так боятся Цепеша, что едва ли помогут королю против него.

– Король придерживает войска и копит силы, - продолжил Корнел, немного помолчав. – Деньги ему нужны прежде всего на выкуп святой короны, как ты, конечно, знаешь. Может статься… Может статься, король Матвей решит поберечь также и свои золотые форинты* - и пошлет меня со своими лучшими воинами взять корону Иштвана силой, - с глубоким вздохом прибавил витязь.

Иоана вздрогнула.

– Да что ты!

Корнел рассмеялся – сухо, точно каркнул ворон; потом прочистил горло и прибавил, взяв ее за подбородок и глядя ей в глаза:

– Или ты думаешь, что моя клятва верности только сотрясла воздух? Нет, возлюбленная, я теперь так же принадлежу королю, как прежде принадлежал князю! Куда он пошлет меня – туда и пойду, там и сложу голову, если Богу будет угодно!

– Аминь, - прошептала Иоана.

Потом опомнилась, осознав, что услышала. Она сердито воскликнула:

– Ты не умрешь! Не смей так говорить!

– Конечно, я не умру, пока ты меня любишь и ждешь, - ласково сказал Корнел.

Еще некоторое время они молчали, держа друг друга в объятиях. Иоана подумала, что Корнел и боярин, конечно, говорили еще и о делах своего ордена; но взглянув на мужа, увидела, что он уже спит.

Хотя дела ордена посторонним, а тем более женщинам не доверялись.

Она тихонько расцепила руки, сомкнувшиеся на ее талии, потом встала и оделась, поверх сорочки облекшись в просторное домашнее платье. Иоана пошла проведать сына, спавшего под присмотром Марии вместе с ее собственным сыном, Ференцем. Почему-то Иоане было неспокойно за своего наследника.

Госпожа обнаружила, что спят все трое – и оба мальчишки, и нянька. Мария дремала, устроив растрепанную рыжеватую голову на круглом локте, которым опиралась на колыбельку Раду. Здоровое розовое лицо венгерки было безмятежным. У Иоаны защемило сердце, когда она подумала, что у этой женщины, охраняющей сон ее сына, нет и не было мужа: хотя грешки слуг не так считались и замечались, как прегрешения господ, которые во всем должны были подавать пример низшим.

Иоана подумала немного, потом перекрестила свою помощницу – на свой манер, по своей вере.

– Господь с тобой… Прости нас!

Она осторожно проверила Раду, сухой ли он, потом на цыпочках вышла – позже, под утро, она еще раз зайдет, когда настанет время его кормить.

Католическое Рождество наступало раньше православного, но в Валахии его праздновали одновременно с католиками. Раду Кришан остался до самого конца года – старший сын, как и брат боярина, остались в Сигишоаре: Петру готовился обзавестись там семьей, как поведал Раду. Несколько раз Раду одного приглашали к королю.

Корнел тоже оставался с родными. Они провели праздники в семейном кругу, спокойно и даже счастливо.

Потом неожиданно стряслась беда – небольшая, но весьма чувствительная для их скромного дома. Занемогла служанка Мария – молодая, крепкая селянка, до сих пор никогда не страдавшая ничем, даже зубами, и, по слухам, не имевшая даже никаких детских болезней. Это было похоже на чуму: хотя о чуме в их квартале в эти дни не слышали. К служанке пригласили врача, но он ничем не смог помочь.

Мария умерла – она не заразила больше никого, даже детей, но сама сгорела как свеча. Свежее полное тело перед смертью истаяло и издавало зловоние, точно труп.

Иоана плакала, как будто у нее умерла дорогая родственница, - хотя эта женщина была чужеземка, простолюдинка и ей враг.

Марию погребли тихо, но достойно, - а ее сынишку пристроили на воспитание в католический монастырь.

– Там ему будет лучше, чем у нас, - сказала Иоана мужу. – Там он будет у своих!

И она, и Корнел не произносили вслух того, что было на уме у каждого, что мучило их. Предав свою веру, своего князя, отказавшись от исповеди, они навсегда сделались чужими своим – как навсегда останутся чужими и для чужих. Они отворили свои двери всякому злу.

Иоана переночевала с этой мыслью – а утром проснулась какая-то горько утешенная и поведала мужу, что знает, какое дело замышляла Мария перед своей смертью.

– Она хотела предать нас, - сказала Иоана. – Она несколько раз набиралась на это отваги – и отступала, боясь тебя; решилась только перед самым Рождеством… Марию замучила совесть, она сочла, что больше не может терпеть наше ведьмовство! Она хотела выдать своему духовнику все тайны нашего дома, думая, что, отправив нас на костер, искупит этим великий грех служения нашей семье… не говоря о таких грехах, тоже великих, но мелких рядом с этим, как рождение ребенка вне брака!