– Имхотеп? Ведь ты жив, ит нечер*?
– позвала Меила вслух.
– Ты жив, возлюбленный, потому что я еще жива!

– Анк-су-намун?
– ворвался в ее сознание чей-то голос. Женский голос!

– Что ты делаешь здесь одна?
– удивленно и неодобрительно спросила стоявшая перед ней красивая молодая девушка: черноволосая, как сама Меила, но светлокожая и светлоглазая. Должно быть, с примесью ливийской крови.

– Царевна Нефертири? А ты почему пешком, без носилок?
– спросила в ответ Меила - Анк-су-намун, оглядывая дочь фараона.

Нефертири была дочерью Туйи, великой царской жены, и, конечно, могла ходить где хочет…

– Мне захотелось пройтись, - ответила Нефертири, улыбнувшись вежливо и снисходительно.
– А вот тебе нельзя покидать дворец одной! Хорошо, что его величество* не знает!

Анк-су-намун осталось только поклониться божественной дочери. Нефертири всегда будет выше нее, по самому своему рождению.

Принцесса повернулась, щелкнув пальцами. Ждавшие поодаль стражники в полосатых головных платках тут же подступили к девушке и поклонились.

– Принесите носилки для госпожи Анк-су-намун, - неожиданно приказала Нефертири, указав на женщину пальцем.
– Она шла пешком, а это ей не подобает, ведь она скоро станет младшей царицей моего отца!

Анк-су-намун ощутила себя униженной.

– А как же ты?
– спросила царская наложница.

– Я с радостью пройдусь до дворца пешком, - ответила дочь Сети.

Их взгляды встретились, и в светло-карих глазах Нефертири Анк-су-намун прочитала несомненное предупреждение. Наложница потупилась.

“Рано радуешься”, - мятежно подумала Анк-су-намун.

Когда носилки доставили, наложница Сети села в них и опустила полог. Она сцепила руки на смуглых коленях.

Где же Имхотеп?.. Она неожиданно почувствовала, что жаждет его любви и его тайного знания, точно воды в пустыне.

– Приди же, божественный отец, возлюбленный брат*, на тебя все мое упование, - прошептала египтянка и бессильно уткнулась головой в колени.

Ее кто-то сильно похлопал по плечу, и жаркий морок рассеялся. Меила вскрикнула и выпрямилась, уставившись на человека, склонившегося над нею.

– Мисс, вам плохо?

Меила схватилась за свою шляпку и поправила ее.

– Нет, не беспокойтесь, - ответила она, приходя в себя.

Перед нею был самый заурядный британец, в пиджачной паре, в шляпе и с тростью, которую он зажал под мышкой, чтобы наклониться к сидящей на скамейке девушке. Очевидно, он испугался, что с нею солнечный удар.

“Не исключено”, - подумала Меила. Или же Анк-су-намун?..

Она еще раз твердо попросила англичанина уйти. Тот оставил ее, на прощанье приподняв шляпу и слегка поклонившись. Меила диковато усмехнулась, проводив незнакомца взглядом.

Какой ей может быть театр, когда с нею такое происходит? Разве можно ей вообще показываться публично?

Так же, как запрещено это было Анк-су-намун, - но совсем по другой причине…

Египтянка причесалась и снова надела шляпку, потом неловко встала со скамейки. Она скажет Теплтон, что у нее заболела голова и она не может никуда вечером идти.

Но ведь англичанка все равно не поверит. Шайтан ее забери с ее проницательностью!.. А что, если заботливая миссис Теплтон приставлена приглядывать за Меилой - приставлена кем-нибудь, кому известно об Имхотепе и Анк-су-намун? То есть о ней, Меиле Наис, - в чем египтянка уже почти уверилась.

По дороге домой она купила себе мороженое у мороженщика, но съела только половину порции, остальное выбросила на газон. Ее тошнило, голова и в самом деле болела, точно она долгое время провела на солнце древних Фив. Должно быть, египтяне в это время дня, так же, как и сейчас, укладывались спать.

Скоро это состояние прошло. Однако если “психические явления”, как выражается миссис Теплтон, всегда отнимают столько сил, не позавидуешь никаким магическим способностям вроде ксеноглоссии…

Она успела переодеться в халат, когда вернулась воспитательница. Меила постаралась придать себе бодрый вид, но англичанка скоро почуяла неладное.

– Что с тобой? Опять что-нибудь?

“Хотела бы я знать, где сегодня ты пропадала”, - мрачно подумала Меила. Но она только качнула головой.

– Все замечательно, миссис Теплтон.

Англичанка больше ни о чем не спросила. А Меила внезапно поняла, что этой женщине больше ничего нельзя рассказывать - ничего, как бы ни хотелось поделиться страшными и сокровенными переживаниями…