Линдсей тактично умолчал о том, что, по его мнению, до сих пор Меила Наис вела себя очень непрактично. Все, что могло быть сказано по этому поводу, было давным-давно сказано.

Теперь Меила Наис начинала самостоятельную жизнь: хотя Оскар Линдсей уже предвидел, что такая особа может причинить и себе, и другим немало неприятностей.

Для окружающих неудобен каждый, кто выделяется из толпы, - а дочь его покойного друга была слишком незаурядной девушкой, и с незаурядными возможностями. Помимо странных людей, археологии и древних языков, она в последнее время начала увлекаться еще и экзотическими животными - например, Оскар слышал, что дома у нее живет египетская гадюка, которую Меиле удалось приручить. Проверить самому, так ли это, у него не было никакой охоты.

Оскар Линдсей чувствовал, что это, скорее всего, последняя их встреча, и обоим отчего-то не хотелось расставаться. Как будто они держались за прошлое, потому что будущее представлялось слишком опасным.

Впрочем, будущее и без восточных авантюристок внушало серьезные опасения. Оскар слышал, что Германия опять усиливается, так же, как и огромная советская Россия. Одни говорили, что Германия враг России, - другие, что они союзники. И то, и другое могло оказаться очень плохо и для Британии, и для всей континентальной Европы.

Наконец вторая чашечка кофе кончилась, и Меила доела свое пирожное. Она всегда любила сладости, как многие египтянки: но они нисколько не вредили ее фигуре, только придавали энергии.

Они потребовали счет, и Линдсей расплатился за себя и свою даму: хотя Меила и предлагала оплатить свой кофе, но не слишком настаивала. Как видно, ей было приятно общество джентльмена. К ее соотечественникам это слово редко можно было применить.

Меила встала из-за столика первой. Линдсей сразу поднялся следом: хотя он, пожалуй, посидел бы еще.

– Благодарю вас за все. Вы очень много для меня сделали, - сказала дочь Мухаммеда Наиса.

Она подняла вуалетку, позволив увидеть напоследок свою улыбку и огромные обсидиановые глаза, тонко подведенные черным.

Ее рука в черной перчатке длиною выше локтя сжала его пальцы: даме полагалось протягивать руку первой. Пожатие длилось несколько мгновений: Линдсей и Меила смотрели друг другу в глаза.

Наконец англичанин кивнул, и пальчики в черной перчатке выскользнули из его ладони.

– Желаю вам счастья, Меила. Вы его достойны.

Египтянка улыбнулась.

– Может быть. Что ж, прощайте, мой друг Линдсей. Наверное, мы больше не увидимся.

Она опустила свою вуалетку и, скользя между столиками как змея или восточная танцовщица, покинула кафе. Линдсей проводил ее глазами, чувствуя странную тяжесть на сердце.

Он думал, что Меила вспомнит миссис Теплтон, хотя бы в разговоре с ним, или, будучи в Лондоне, попытается встретиться со своей гувернанткой. Бедная старушка теперь живет одна и, наверное, была бы рада вниманию любимой воспитанницы. Время, конечно, сгладило остроту ее воспоминаний о Египте.

Однако Оскар Линдсей почему-то был уверен, что причина такого поведения египтянки - не эгоизм и не забывчивость. Меила Наис почти никогда ничего не забывала. Нет: причина была из тех, которые не объясняют посторонним…

Вздохнув, англичанин бросил эти бесплодные размышления. Покинув кафе, Оскар Линдсей пошел домой, где его ждала семья. Однако по дороге он решил, что надо бы навестить миссис Теплтон самому - хотя бы по-дружески.

Пожалуй, теперь можно напомнить старой леди о ее ученице и рассказать о том, какой она выросла и какими людьми окружила себя. Интересно, что за суждение миссис Теплтон вынесет обо всем этом.

Меила пешком дошла до гостиницы. Она была раздражена и угнетена свиданием с Линдсеем, и перчатки и сетка на лице уже измучили ее. Каково было Имхотепу маскироваться, пока он еще был ужасным ходячим мертвецом?.. Лучше даже не представлять.

Она поднялась в номер и постучала. Роза открыла, несколько замешкавшись; и вид служанки снова вызвал у египтянки раздражение, но она промолчала. Меила молча сорвала вуалетку, стащила перчатки и швырнула все это на подзеркальник в передней. Сбросив туфли, в одних шелковых черных чулках прошла в спальню и повалилась на кровать лицом вниз.

Ей страшно хотелось уехать из этого города, который давил ее, который весь был ей враждебен. Здесь жили О’Коннеллы, и этого было достаточно, чтобы теперь ненавидеть то, что Элинор Теплтон научила ее любить…

– Я просто издергана всем этим, - пробормотала египтянка.

Огромный нервный индустриальный город всех делал бледными и нервными. Здесь жизнь неслась со скоростью экспресса - в то время как Египет, догнав цивилизацию, продолжал жить в своем неспешном времени. Это мудрость Востока.