— Кэндис, он ведь в сознании? — наконец, очень тихо спросила Николина.

— Да, — ответила Кэндис. — Но он очень слаб, говорит очень-очень тихо, врачи не дают долго находиться у него в палате. Йен просил у меня телефон, чтобы позвонить тебе, но я думаю, что вам лучше будет поговорить лично.

— Я прилечу первым же рейсом, — с уверенностью сказала Нина. — Поговори с врачами, нужны какие-то препараты?

— Нет, ничего не надо. Нина, сейчас ему нужна только ты — и это не просто слова. Я увидела это в его глазах.

Нина зажмурила глаза, сделала глубокий вдох и поняла, что сдерживать слёзы больше не может.

— Кэндис, он будет жить, — сказала Нина, глотая слёзы.

— Конечно, — прошептала подруга. — Конечно, будет. Только мы должны ему немного помочь.

После небольшой паузы девушка сказала:

— Нина, спасибо тебе.

— С этим человеком я не могу поступить по-другому, — тихо ответила Добрев. — Он этого просто не заслуживает.

Подруги разговаривали ещё в течение минут пяти. Повесив наконец трубку, Нина ушла собираться: поехать в аэропорт он собиралась прямо сейчас и решила, что, если в авиакассе будут билеты на рейс до Ковингтона, то она возьмёт их, на какое бы время ни был назначен вылет. После разговора с Кэндис болгарка ещё долго не могла успокоиться: ей казалось, будто в её душе в этот момент кто-то натянул тугие струны. Нина старалась не думать о том, что ей рассказала с Кэндис: ей было просто страшно. Страшно представить, что может случиться с Йеном. Страшно подумать, что эта встреча может стать последней.

— Кто звонил? — непринуждённо спросил Остин, неторопливо отпивая из кружки тёплый чай, когда Нина зашла в гостиную в поисках чемодана.

— Кэндис, — коротко ответила Нина.

— А ты чего такая взъерошенная? — спросил Стоуэлл, увидев в глазах своей девушки неподдельное беспокойство, а в действиях — некую нервозность.

— Остин, мне нужно в Ковингтон, — сказала болгарка, подойдя к парню.

— Зачем? — изумился он.

Нина почувствовала, как в горле встал ком.

— Йен… Он… Он попал в больницу, — проговорила она. — Ситуация серьёзная, у него огромные проблемы с сердцем — его увезли сегодня ночью с инфарктом. Но основной диагноз — порок сердца. Нужна срочная операция, но Кэндис сказала, что врачи дают очень маленькие гарантии, что Йен её перенесёт. Он хотел поговорить со мной. О чём — я не знаю. Остин, пожалуйста, пойми, — попросила Нина, хотя и осознавала, что просит своего парня сделать то, чего он делать не обязан. — Я не могу поступить по-другому. Я никогда себе не прощу, если…

По щекам Нины покатились слёзы.

— Если я не успею, — закончила она срывающимся голосом.

Остин смотрел на Николину непонимающим взглядом и даже не мог найти, что сказать: ему казалось, что на мгновение его будто бы парализовало.

— Остин, — умоляюще позвала Нина, взглянув парню в глаза.

— Вы же могли бы поговорить по телефону, — пробормотал парень, чувствуя, как изнутри его сжигает ядовитая ревность, которой в такой ситуации быть не должно, как понимал он сам.

— Остин, он дорог мне, — прошептала Добрев. — Ему нужно это. Я не могу отказать.

— Дождись хотя бы утра, — умоляюще попросил Стоуэлл, взглянув на Нину.

— Остин, счёт идёт на дни, — тихо проговорила Николина, боясь собственных слов.

В комнате повисло молчание. Стоуэлл опустил глаза, понимая, что удержать болгарку всё равно не сможет. И где-то внутри он чувствовал, что заставить её остаться он не сможет не только в этот вечер.

— Я вернусь скоро, — уверенно сказала Нина, взяв его лицо в ладони, но Остин ничего ей не ответил. Внутри Нина была раздосадована тем, что он не захотел попытаться понять, что она могла чувствовать в этот момент, но старалась на него не злиться.

— Будь осторожна, — наконец сказал Стоуэлл, и, услышав знакомые ноты теплоты и нежности в этой короткой фразе, Нина поняла, что найти точки соприкосновения с Остином им всё же удалось, и что, хоть ему было сложно это сделать, но свои эмоции он всё-таки переборол.

Нина ничего не ответила, а лишь поцеловала парня, обняв за шею.

Уже через полтора часа Добрев сидела в одном из залов аэропорта имени Джона Кеннеди в ожидании посадки на самолёт, следовавший рейсом Нью-Йорк — Ковингтон, которая должна была начаться буквально через полчаса. Нина взяла один из последних билетов на этот рейс, и сам факт, что она успела это сделать, был похож на чудо, будто бы кто-то свыше хотел, чтобы Нина увиделась с Йеном как можно быстрее.

— Йен, у Нины отключён мобильник, — соврала Кэндис, вернувшись в палату к другу.

Девушка хотела сделать ему маленький сюрприз, но знала, что Сомерхолдер будет недоволен, если будет заранее знать, что Нина специально прилетит в Ковингтон ради него.

— Ну ладно, — сказал как можно равнодушнее Йен, но сильное разочарование и грусть в глазах спрятать не смог. — Может, созвонимся тогда завтра утром. Кэндис, спасибо тебе.

— Должно быть, Нина просто отсыпается после перелёта, — сказала блондинка. — Сам знаешь, четырнадцать часов в воздухе — это не шутки.

— Да уж, — согласился Йен. — Слушай, а как она отдохнула-то? Ей понравилось в Сен-Тропе? Нина же всегда мечтала побывать на Средиземноморье.

Йен спрашивал о, казалось бы, бытовых вещах, но в его взгляде было столько энтузиазма, что Кэндис понимала: его по-прежнему интересует абсолютно всё, что связано с Ниной. Она до сих пор многое значит для него.

— Она в восторге, — ответила Аккола. — Особенно ей запомнилась знаменитая средиземноморская лазурь — ну, ты знаешь, море на южных берегах Франции по утрам бывает такого цвета. Говорит, что теперь поняла, что «Лазурный берег» — лучшее название для этих мест.