— Больше не буду. Обещаю. — сказала она и улыбнулась, быстро смахнув слезу.

Ребята разговаривали ещё недолго: Йен быстро уставал, и утомлять его Нина не хотела. Сейчас ему нужен был полный покой. Сомерхолдер пожелал болгарке счастливого пути, и Нина вдруг почувствовала какое-то внутреннее спокойствие, будто бы выполнила свой долг. Она смотрела на Йена, и, хоть пока он был очень слаб, а врачи всё ещё не осмеливались давать каких-либо прогнозов, её не покидала уверенность в том, что всё будет хорошо.

Нина тихонько прикрыла дверь палаты и в коридоре столкнулась с Никки.

— Йен уснул, — сказала Нина. — Лучше не заходи пока к нему, врачи говорили, что сейчас у него может быть очень тревожный сон.

— Ладно, — рассеянно пробормотала Рид. — Я как-нибудь сама разберусь, что Йену будет лучше.

— Не психуй так, — примирительным тоном сказала Добрев.

Никки вдруг взглянула на болгарку глазами, полными боли, отчаяния и необъяснимой ненависти.

— Нина, пожалуйста, уезжай, — попросила она. — Не мешай. Нам…

Никки с трудом подбирала слова.

— Интересное заявление, — сказала Добрев, скрестив руки на груди.

— Как только ты появилась, Йена будто подменили. Он на меня практически не смотрит, говорит лишь о тебе, когда ты приходишь, радуется, как ребёнок. Мы планируем пожениться, а с твоим появлением наши отношения начали портиться.

— Не придумывай, — ответила Нина. — Мы с Йеном дружим уже шесть лет, поэтому всегда рады друг друга видеть. Если же он охладел к тебе, то найди в себе силы не винить в этом окружающих, а постараться разобраться в первую очередь в себе.

— Обязательно разберусь, только после того, как ты уедешь, — сказала Никки. — Только тогда всё вернётся на круги своя. Если ты хотела вернуть Йена…

— Прекрати, — устало попросила Нина.

— Откуда я знаю, чего от тебя ожидать, — отозвалась Рид. — Так вот знай: ты этого сделать не сможешь. Йен изменился, и всё то, что он мог почувствовать по отношению к тебе за эту неделю, — не более чем его временная слабость. Всё будет по-другому, — твердила Никки. — Мы поженимся, и я исполню его мечту: я рожу ему ребёнка… Которого ты родить не захотела, думая лишь о себе и своих амбициях.

Нина, услышав последнюю фразу, затряслась. Никки полоснула острой бритвой по ране, которая заживала долго и так мучительно.

— Это не твоего ума дела, — с дикой ненавистью процедила Добрев. — Всё, что происходило между мной и Йеном, не касается тебя. Я никогда не стану рушить счастье Йена, но если он захочет, чтобы я была в его жизни — я буду. И ты этого не изменишь, Никки, как бы ты этого не хотела.

— Неужели ты и правда думаешь, что достойна того, чтобы быть в его жизни после всего, что ты натворила?..

Нина почувствовала, как к горлу подкатывает предательский ком. Ей хотелось закричать от внезапно нахлынувшей волны сильной боли, но она не хотела, чтобы Никки видела её слёзы.

— Это решать не тебе, — сказала Нина. — Если ты действительно любишь Йена… Заботься о нём сейчас и не трать силы на разговоры о том, о чём ты говорить не имеешь право. Это касается только меня и Йена. Так что будь добра закрыть свой рот и иметь мудрость не вмешиваться, — прорычала Добрев, посмотрев девушке прямо в глаза, отчего та даже, кажется, вздрогнула.

Нина развернулась и затем, даже не взглянув на Никки, быстрым шагом отправилась по направлению к выходу из госпиталя, не видя и не слыша ничего вокруг.

Уже вечером Нина вернулась в Нью-Йорк. В аэропорту её встретил Остин, который за это время успел сильно соскучиться по своей возлюбленной. Парень не стал утомлять девушку расспросами, а просто приготовил ужин и предложил ей самой выбрать, каким будет их вечерний досуг. Добрев попросила Стоуэлла остаться дома, и он не стал противиться. Пара провела вечер за просмотром какой-то наивной романтической комедии и непринуждёнными разговорами ни о чём.

В эту ночь Нина долго не могла заснуть. Из головы у неё не шёл разговор с Никки, и каждое её слово, раз за разом звучавшее в сознании, отдавалось в сердце сильнейшей болью и возвращало Нину в те дни, которые она так хотела забыть. Добрев думала о том, какой могла бы быть её жизнь сейчас, если бы два года назад она приняла другое решение. Нина была в отчаянии. Эти чувства в душе болгарки смешивались с чувством стыда перед Остином. Ей уже не хотелось целовать его и говорить, как сильно она его любит. Она не могла себя заставить это сделать, и скрывать от самой себя, что она не любит его как мужчину, уже не было смысла. Лгать Остину, к которому она относилась с большим уважением и теплотой, Нине становилось всё труднее.