Нина опустила взгляд. Остин внимательно смотрел на неё и по её молчанию всё понимал.

— Всегда только второй, — устало вздохнув, с горечью произнёс он.

— Я никогда не разделяла вас с Йеном…вот так, — сказала Нина. — Вы абсолютно разные люди. Я люблю вас обоих, но каждого — по-своему.

— Просто без него ты не можешь жить.

Нина, помолчав несколько секунд, тихо ответила:

— Да.

В этот момент в тишине раздался звук входящего вызова на мобильнике Нины: звонил таксист, извещая о том, что он уже подъехал.

— Я люблю тебя. — прошептал Остин, но понимал, что произносит эти слова в пустоту.

— Прости меня… — задыхаясь от слёз, попросила Нина.

Добрев, взяв чемодан, вышла из дома. Стоуэлл, словно парализованный, смотрел ей вслед. Но когда Нина спустилась на крыльцо, а затем прошла к дороге, Остин выбежал за ней.

— Нина! — громко крикнул он в ночную тишину.

Николина обернулась, в свете уличных фонарей в последний раз взглянув на парня, который так отчаянно пытался бороться с судьбой. Остин ничего не сказал: за него всё говорили его глаза.

Нина тоже не произнесла ни слова, и лишь по её взгляду Стоуэлл понял, что она вновь просит у него прощения.

Болгарка развернулась и быстрым шагом прошла к автомобилю такси.

Это было больно для них обоих, но этот вечер подарил Нине и Остину свободу. Нина, так долго мечтавшая о ней, но боявшаяся себе в этом признаться, знала это. Остин поймёт это намного позже, но время лечит многие раны, и, может быть, когда-нибудь он будет благодарить судьбу за то, что всё сложилось именно так.

Нина прилетела в Ковингтон ранним утром. Город встретил её необычайно тёплым ветром и прекрасной погодой. Заселившись в отель, болгарка несколько часов отдохнула, а затем отправилась в больницу к Йену. Процедуру HLA-типирования, которая со стороны выглядела, как обычный забор крови из вены, врачи, поговорив с Ниной, назначили на следующий день: особой подготовки она не требовала. После встречи с лечащим врачом Сомерхолдера, Нина отправилась к Йену и, зайдя к нему в палату, не поверила своим глазам: Йен уже вполне уверенно и почти без поддержки медсестры и Никки сидел на койке, свесив ноги. Всё шло по плану: после такого рода операций, как была у Йена, пациенты придерживаются постельного режима первые 1-2 недели в зависимости от состояния, а затем их, не без помощи медперсонала, постепенно возвращают к движению. На руках у Йена уже было гораздо меньше катетеров, а капельницы были уже не круглосуточные, так что его движение ничего не ограничивало.

— Нина… — выдохнул Йен, увидев Добрев на пороге своей палаты.

Никки смотрела на девушку в упор и от удивления ничего не могла сказать: лишь чувствовала, как в ней с чудовищной силой разгорается ненависть к ней.

— Что, уже насмотрелся на меня? — рассмеялась Нина. — Я, наверно, не вовремя, — сказала она, обращаясь к медсестре.

— Нет-нет, всё в порядке, — ответила девушка.

— Даже не вздумай уходить, — улыбнулся Йен. — Ты умеешь появляться внезапно, но тем лучше — сюрпризы я люблю.

— Теперь понятно, что помогло Вам пойти на поправку, — с теплотой сказала медсестра.

— Йен, тебе не больно? — спросила Никки.

— Немного отдаёт в левую часть груди, и шов побаливает, но терпимо.

— Может, лучше лечь? — волновалась Рид.

— Это нормальные ощущения после операции. Болевой синдром будет сохраняться вплоть до снятия швов, — объяснила медсестра.

— Йен, какой ты молодец, — сказала Никки, желая подбодрить его.

— Чувствую себя полугодовалым ребёнком, — усмехнулся тот. — Самостоятельно сел — и все рады.

— Да брось, — отмахнулась Нина. — Нужно радоваться каждому успеху, ведь каждое такое достижение — это новый шаг к выздоровлению.

— Когда мне можно будет вставать с постели? — спросил Йен медсестру.

— Сейчас всё зависит от вашего состояния, — ответила она. — Если всё будет нормально, то можно будет попробовать на следующей неделе. Но торопиться не стоит: сейчас даже сидение — большая нагрузка на организм.

— Я же говорила, Йен, — сказала Никки. — Тебе сейчас лучше беречь силы.

— Ну хватит делать из меня больного старика, — ответил Сомерхолдер. — Я же не буду здесь лежать вечно. Пора возвращаться к нормальной жизни. Подлечусь немного, и ещё Нинке фору дам во всяких её асанах-фигасанах, — слабо рассмеялся Йен.

Каждый раз, когда Сомерхолдер называл имя Николины, в его голосе звучала особая теплота и нежность, и это было особенно мучительно для Никки. Сейчас она ощущала себя загнанным зверем в клетке и абсолютно не знала, что ей делать. Ей казалось, что Йена она начинала терять.