Альбус опустил веки и закрыл лицо длиннопалыми руками. Но даже этот необычный жест, говорящий то ли о грусти, то ли о бесконечной усталости, то ли еще о чем-то неведомом, не смягчил меня. Наоборот, еще больше взбесило то, что он проявляет признаки слабости. Он не имел права быть слабым, когда я хотела рвать и метать, осыпая его упреками.

Через несколько секунд Альбус отнял от лица руки и посмотрел на меня сквозь свои очки-половинки.

— Пришло время сказать тебе то, что я должен был сказать семь лет назад. Сейчас ты узнаешь все. Я прошу у тебя только одного — немного терпения. Когда я закончу, буйствуй на здоровье… я не стану тебя останавливать, делай, что хочешь.

Альбус поглядел в окно, потом снова на меня и начал:

— Семь лет назад ты, моя дорогая, прибыла в волшебный мир живая и здоровая, как я надеялся и рассчитывал. Впрочем… не совсем здоровая. Ты перенесла много страданий. Я знал, что так будет, когда оставлял тебя на пороге дома твоих дедушки и бабушки. Знал, что обрекаю тебя на трудные и мучительные годы.

Он помедлил, а я молчала.

— Ты можешь спросить — и у тебя есть на то причины, — почему я так поступил. Почему официально не признал тебя, как своего ребенка? Многие согласились бы на это с радостью и почли бы за счастье.

Мой ответ таков: в первую очередь я хотел сохранить тебе жизнь. Пожалуй, я один знал, какая огромная опасность тебе угрожает. Влияние Волан-де-Морта, конечно, только зарождалось, но угроза уже была. Вдобавок, принимая решение, я должен был учесть перспективы на будущее. Я знал, что познания Волан-де-Морта в области черной магии более обширнее, чем у любого другого из ныне живущих волшебников. Знал, что даже мои самые сложные и мощные защитные чары вряд ли уберегут тебя.

И я принял решение: тебя защитит древняя магия, о которой он знает, которую презирает и которую всегда прежде недооценивал — себе на горе. Я имею в виду, конечно, то, что твоя мать пожертвовала собой ради твоего спасения. Она отдала тебе свою магию, какую он и представить себе не мог, и она по сей день в тебе. Таким образом, я решил положиться на материнскую защиту и оставить тебя у ее родителей.

— О присвятые, — простонала я. — Я помню, ты говорил, что это только во благо!

— Ты моя дочь, — спокойно ответил Альбус.

— О, ты вспомнил, что она у тебя есть, — фыркнула я. — А мне казалось, что кроме планов Тома тебя ничего больше не интересует.

— Ты ошибаешься, Адрианна, — в его голосе слышалось раздражение. — Ты слишком дорога мне, — уже просто сказал Альбус. — Твое счастье для меня важнее, твое душевное спокойствие — дороже моего плана, а твоя жизнь — ценнее тех жизней, которыми, возможно, пришлось бы расплатиться за провал. Думаешь, я оправдываюсь? Да разве у любого другого на моем месте — а ведь ты и представить себе не можешь, как пристально я за тобой следил, — хватило бы духу причинить тебе новую боль в дополнение к уже перенесенным тобою страданиям? Какое мне было дело до безымянных, безликих людей и прочих созданий, которые могли погибнуть в туманном будущем, если здесь и сейчас ты была жива, здорова и весела? Я никогда не мечтал о том, что у меня на руках окажется такое чудо.

— Я просила тебя не начинать, — раздраженно произнесла я.

От его слов о том, что он сейчас мне говорил, набегали слезы. Ведь только сейчас я понимала, что у меня есть отец, который искренне любит и боится меня потерять.

— В Отделе тайн есть комнатка, которую всегда держат запертой, — сказал Альбус. — В ней хранится сила, одновременно более чудесная и более ужасная, чем смерть, чем человеческий разум, чем силы природы. Пожалуй, она еще и самая загадочная из всех сокровищ, что там хранятся. Именно этой силой ты обладаешь в достатке, а Волан-де-Морт, наоборот, вовсе ее лишен. Она уберегает тебя от полного подчинения Волан-де-Морту, поскольку он не может пребывать в теле, где обитает столько силы, глубоко ему ненавистной. Имя этой спасительной силы — любовь.

Я закрыла глаза, а когда открыла их и поднял на Альбуса взгляд, увидела, как слеза, скользнувшая вниз по щеке отца, затерялась в его длинной серебряной бороде.

— Любовь… — задумчиво произнесла я. — Мы страдаем от нашей утраты, она ожесточила наши сердца. С этого момента назад дороги не будет.

— Все это не имеет значения, — прошептал он. — Настанет день, когда любовь возродится.

— Мне бы твою уверенность, Альбус, — в моей груди все сжалось.

— Счастье можно найти даже в темные времена, Адрианна, если не забывать обращаться к свету, — продолжил Альбус. — Но впереди нас ждут испытания, у нас есть то, чего нет у Волан-де-Морта.

— Да?

— То, за что стоит сражаться!

— Ты знаешь, что я скажу, я не намерена помогать ни тебе, ни Тому.

— Каждый день, каждый час, даже, возможно, в эту самую минуту тёмные силы пытаются пробить брешь в стенах этого замка. Но в итоге, их сильнейшее оружие — это ты. Подумайте над этим. А теперь расскажи мне, что все же планирует Том?

— Он говорил с Руквудом — это Пожиратель смерти, он тоже сбежал из Азкабана, помнишь? Руквуд рассказал ему, что Боуд не мог этого сделать.

— Чего «этого»?

— Что-то взять… он сказал, Боуд должен был знать, что не сможет… На Боуда наложили заклятие «Империус»… По-моему, он сказал, что это дело рук Люциуса Малфоя.

— Боуда заколдовали, чтобы он взял какую-то вещь? — сказал Альбус. — Это наверняка…

— Предсказание, — закончил за него я. — Знаю.

— Так вот почему он его убил, — тихо сказал Альбус, наконец оторвав взгляд от камина.

— Ну да, когда Боуд попытался украсть предсказание, но его нельзя было трогать. Поэтому Боуд и очутился в больнице святого Мунго — память отшибло и язык отнялся. Том не мог допустить его выздоровления. Если бы к нему вернулся дар речи, он рассказал бы, что делал. И все бы узнали, что его посылали украсть предсказание. Конечно, Люциусу Малфою ничего не стоило наложить на него заклятие. Он же днюет и ночует в Министерстве!