Шрифт:
Я по-прежнему сношусь с патриархом, и он доверяет мне: вернее, тем, кто говорит от моего имени. Может быть, Константин именно Феофано обязан мирным приемом, который получил в столице, и самим своим воцарением. Как приятно это сознавать!
Государь еще не приказывал тебе вернуться? Будь готов к этому – а может, лучше приезжай заранее, чтобы не испортить себе репутацию. Константин тебе не доверяет. Как все это забавно - не правда ли, мой несравненный Фома?
Я знаю, что ты боишься за себя и семью, и не один боишься: но именно из страха порою нужно поступать храбро.
Поцелуй и обними от меня свою божественную супругу и прекрасного сына. Надеюсь, что они здоровы.
Может быть, я в скором времени тоже покину свое имение: пора снова в бой. Я не скажу тебе, где найти меня, - знаешь ли, я тоже тебе не очень-то доверяю. Семейные люди слишком податливы и изменчивы.
Я напишу тебе еще, если представится случай, и если мы по-прежнему будем в одном лагере. Я вас всех люблю, как любила всегда. Прощай – и научись плавать, милый брат”.
Нотарас заскрежетал зубами, дойдя до последних строк письма, - а потом уткнулся лицом в бумагу и заплакал. Он плакал долго, так что под конец обессилел; если бы жена была рядом, она бы не осудила его, а обняла и разделила его горе. Но ее рядом не было. Почему так часто человек не может быть с теми, кого любит, - и вынужден бывает возненавидеть тех, кого любит!
По этой самой причине. Любовь всегда делает человека неполным: неполным и несчастным. Только смерть навеки соединит всех - и всех отдаст в вечное владение друг другу.
Патрикий встал из-за стола, оставив скомканное и залитое слезами письмо валяться как было, и пошел на поиски жены. Он искал ее долго – она была занята хозяйством; но под конец обнаружил в библиотеке.
Он вырвал у нее из рук то, над чем она корпела, - что-то, подобное измышлениям сестры, которая, как и его супруга, была слишком умна для женщины, - и, схватив на руки, отнес жену в спальню. И там заставил свою Феодору забыть все, кроме себя и собственной неутоленной тоски…
А потом тихо сказал, обняв неподвижную жену, которая смотрела не на него, а в окно:
– Прости меня.
– Я не сержусь, - ответила Феодора, все так же глядя в сторону.
Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя; и тогда жена улыбнулась.
– Ты лучшее, что у меня есть, - но иногда я боюсь тебя, - сказала она.
Муж поцеловал ей ладонь, потом запястье:
– Не бойся… Я никогда не сделаю тебе зла!
Они крепко обнялись, и Нотарас пробормотал, смеясь и плача, уткнувшись лицом ей в волосы:
– Метаксия написала, что Флатанелос напал на Константинополь с моря - и император отбился с помощью другого Флатанелоса, его несчастного родственника! Мне пора научиться плавать!
Феодора засмеялась.
– С тобой мне никогда не придется скучать!
Потом серьезно попросила:
– Научи плавать и меня. Пусть с нами обоими займутся твои люди, которые это умеют.
Муж опешил.
– Но ведь тебе нельзя!
– Никак не более нельзя, чем то, что мы делали сейчас, - усмехнувшись, возразила Феодора. – Или ты скажешь, что жене плавать неприлично?
Глаза Нотараса засияли восторгом.
– Очень неприлично, но к тебе это не относится! – сказал он.
Потом прибавил, неожиданно опять помрачнев:
– Скоро мне, наверное, придется вернуться ко двору. А без меня я тебе плавать не позволю, и сына тебе оставить нельзя! Ты слышала, что я сказал о нападении?
– Я и сама не соглашусь оставить сына, - прошептала встревоженная Феодора.
Казалось, она и в самом деле только сейчас услышала эти новости. Флатанелос наконец дал знать о себе! И что теперь будет?
Она слишком привыкла к деревенскому спокойствию…
– Ты уедешь от меня? От нас? – спросила Феодора.
Фома кивнул.
– Да, моя дорогая. Иначе никак нельзя. Я оставлю с тобой охрану… а сам я должен вернуться на службу.
Он встал, и Феодора с ним. Муж поднял ее и посадил в кресло – а потом опустился перед ним на колени, держа подругу за руки:
– Я теперь оставлю тебя полновластной и законной госпожой этого имения. Может быть, тебе будут приходить письма, предназначенные мне…
Феодора слабо улыбнулась, не отрывая от мужа взгляда. Возможно, таким путем она узнает то, чего не услышала из уст Фомы?
– Мне пересылать их тебе не вскрывая? – спросила она.
Патрикий опустил глаза.
– Можешь вскрывать. Но потом пересылай мне – я буду давать знать о себе так часто, как смогу.
Он вздохнул.
– Твое спокойствие мне дороже всего на свете.
Феодора склонилась над ним и поцеловала его с нежностью, взяв за голову. Она не сомневалась, что этот человек связан с нею неразрывно, всем существом, пусть и не желал таких уз.