– Обвал!.. – вырвалось у Филиппа. – Вот сученыш!

Феодора даже не рассердилась на такое имя, данное ее ребенку: стало уже некогда.

Точно крик младенца Льва был условным сигналом, над кручами, позади, справа и слева выставились головы – в повязках и гололобые, узкоглазые и широкоглазые, черные и рыжие, в турецкую масть. С азиатами были лошади – и злые псы, которые натягивали поводки, срываясь с лая на хриплый кашель. Может быть, их нарочно не кормили!

Лев, словно наконец довольный, замолчал.

Феодора увидела, как воины, залегшие над ними, нацеливают свои страшные луки и натягивают тетиву. Азиаты были высоко и далеко – долго спускались бы к ним со своими лошадьми; но стоит им расстрелять мужчин, и они возьмут женщин и детей голыми руками…

И тут, первым из всех, опомнился Теокл.

Женщина могла ложиться с другой женщиной; могла сражаться, даже убить свое дитя – но то, что сделал Теокл, мог сделать только мужчина! Феодора не успела даже ахнуть, как воин сорвал у нее со спины живой сверток, который опять завопил. Схватив ребенка за ножки, Теокл свирепо крикнул:

– Сейчас сброшу это отродье в пропасть! Только попробуй кто-нибудь выстрелить!..

Он попятился вместе с конем; Феодора сидела на своей Тессе как мертвая. Она в первый миг рванулась на крик сына, но Леонид, тотчас же понявший намерение своего филэ, вцепился ей в плечо. Теокл, как и Леонид, был фессалиец*; но сейчас Феодора видела перед собою спартанца, решавшего над обрывом, на скале Тайгета*, участь негодного младенца – жить ему или умереть.

Над головами беглецов опять залаяли собаки; азиаты пошевельнулись, прозвучало разноголосье – но тут же люди опять замолчали. Они видели, что Теокл совсем не шутит; и Феодора чувствовала всем существом, что ему и в самом деле хотелось выполнить свою угрозу, предав сына предателя спартанской смерти…

Беглецы, не сговариваясь, тронули лошадей; никто из врагов не двинулся. Даже если и не все они понимали по-гречески, угроза Теокла не нуждалась в словесном подкреплении.

Когда луки опустились, воин бросил младенца матери, почти с отвращением; Лев опять раскричался.

– Только попробуйте кто спустить собак! – пригрозил фессалиец врагам напоследок. Он утер пот со лба.

Даже такой нечеловеческий поступок задержал бы погоню ненадолго; и все понимали это. Но тут случилось другое.

Горы вокруг точно вздохнули, потом послышался шорох… мелкий стук… Азиаты закричали, оборачиваясь на кручи, вздымавшиеся над самыми головами.

В горах никогда нельзя кричать – это знали все взрослые люди; но младенец Лев не знал. И когда он нарушил это правило, сдерживаться стало уже бесполезно.

Вокруг беглецов все начало осыпаться, крошиться; кони врагов заржали, оскальзываясь, и завизжали свирепые псы, такие же бессильные против гнева гор, как и их хозяева. Звуки их маленьких смертей тонули в нарастающем грохоте.

Беглецы стояли – они стояли безопаснее всех, - схватившись друг за друга и за своих лошадей; кто успел, спешился, а растерявшиеся женщины только зажмурились, оставшись в седлах. Грохот не прекращался, прерываясь только на несколько обманчивых мгновений, - обваливалось то там, то здесь, увлекая в бездну не одну человеческую жизнь. Но когда все стихло, оказалось, что никто из отряда не пострадал.

Все в пыли и каменном крошеве, беглецы смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова.

Филипп огляделся – вокруг и над ними ничего не шевелилось. Если даже кто из врагов и остался жив, они встанут не сейчас – и крепко подумают, прежде чем продолжать погоню! Только те, кому нечего терять, отважатся ехать дальше.

– Едемте, - нарушил молчание Теокл. – Нельзя терять время!

Феодора крепко прижала к себе ребенка, который наконец замолчал, как и земля под ними.

– Он нас всех спас! Мой маленький Лев – наш спаситель!..

Она подумала, сколько человек только что уничтожил ее младенец, не ведая о том, - и содрогнулась. Еще не сознавая себя, он воевал по-азиатски, не считаясь ни с какими законами и не считая убитых!

– Даже дитя видит, где лежит правда, - прошептала мать, заглушая голос совести: правда бывала очень жестока.

– Дитя видит, а мужчины забывают, - отозвался Теокл; человек, который мог сбросить в пропасть ее сына, сейчас мрачно и удовлетворенно улыбался.

– Едемте дальше! – поторопил всех Филипп, далекий от благоговения перед судьбой. – Быстрее, а то все будет зря!

К вечеру они и в самом деле спустились с гор, и смогли остановиться: женщины были едва живы от усталости, и все – слишком потрясены, чтобы радоваться.