Феофано прислала Феодоре и подарок, который ее подопечная сжимала в руке, читая письмо, – ожерелье из радужных морских раковин, вперемежку с жемчугом и кораллами: такого было уже давно не достать в Константинополе, несмотря на то, что море лизало стопы Города. В этом даре тоже была насмешка… и угроза: конечно, Феофано проследит, чтобы подруга носила ожерелье; и проследит, как подруга отобьет атаки мужа.

Феодора застегнула ожерелье поверх своего нательного креста – так, что оно совершенно закрыло его; впрочем, крест почти всегда был скрыт под одеждой. С этим подарком на шее она и вернулась домой. Муж заметил ожерелье сразу же, как они встретились, – Фома был заворожен его радужно-жемчужной красотой и даже не сразу взревновал…

– Откуда это? – наконец спросил патрикий.

Феодора улыбнулась, погладив драгоценность.

– Это подарил мне друг… человек, который любит меня, - ответила она – и прямо посмотрела на мужа. Фома замер, пытаясь понять ее ответ, - бледные щеки тронул румянец.

Наконец патрикий улыбнулся и сказал:

– Должно быть, твой друг тебя очень любит. Это роскошный подарок – и какая работа!

Но больше они об этом не заговаривали; и носить ожерелье муж Феодоре не запретил. Что он понял про себя – между ними не прозвучало. Вот преимущество отношений людей благородного воспитания!

Но как раз такие люди мстят с утонченной жестокостью – и не сразу…

Однако теперь между супругами Нотарас опять воцарилось утраченное, казалось, согласие: комес остался позади, и ожидалось прибавление семейства, которому радовались все. Феодора не боялась. Она знала, что родит легко и в этот раз – если только не случится большой беды до тех пор.

Однако Всевышний миловал. В конце зимы Феодора услышала, что комес Флатанелос пропал в морях – отплыл куда-то на переговоры или торг по приказанию Константина; или же самовольно. Великий василевс предоставлял своим флотоводцам большую свободу в таких делах, за которыми не мог следить: и на горе себе, и на счастье.

Феодоре очень хотелось в это верить; и по вечерам, молясь за семью, за василиссу Феофано, за Русь и Византию, свою вторую мать, она всегда прибавляла молитву за Леонарда Флатанелоса и успех его предприятия. За то, чтобы его сердце выдержало все опасности и искушения: искушения опаснее всего!

О комесе ничего не слыхать было всю весну: впрочем, плавания всегда были трудны и длительны, гостить в других землях приходилось подолгу - как повезет с погодой, подмогой, переговорами; а в империи даже василевсы порою отсутствовали в столице по месяцам и годам. Константин не казался встревоженным – вернее сказать, встревоженным только этим… У государя было слишком много забот.

Но к лету и Феодоре стало не до того. Она родила второе дитя – еще быстрее и легче, чем Варда: казалось, что муж был втайне даже недоволен силой своей жены, а также новым своим ребенком. Феодора действительно родила дочь.

Но всякое подспудное недовольство Фома скрыл – и радовался он долго и искренне: и дочери Анастасии, и благополучному разрешению Феодоры. Особенно последнему.

Анастасия получилась светлоглазой – с серыми,отцовскими, глазами: с глазами Феофано. Волосы же были темные, как у матери: дочка унаследовала материнскую, русскую пригожесть. Феодора казалась даже больше гречанкой, чем Анастасия, - хотя дочь, как и Вард, вырастет самой настоящей гречанкой.

Продержится ли Константинополь до тех пор, пока дети не вырастут? Но ведь держался как-то столь долго, изъеденный столькими язвами: за счет труда бесчисленных рабов и титанических усилий отдельных, последних своих героев.

Через неделю после рождения Анастасии, когда Феодора кормила дочь – она будет питать ее сама, сколько сможет! – молодой матери принесли букет цветов: лилий и нарциссов. Феодора с радостью приняла подарок, не сомневаясь, от кого он.

Муж вскоре вошел в комнату и, нахмурившись, сунул нос в сильно пахнущие лилии, цветы женственности.

Спросил, неприятно улыбнувшись одними губами:

– От тайного поклонника?

– От него самого, - весело сказала жена.

Фома резко поднял голову – и наткнулся на ее взгляд. Больше патрикий ничего не прибавил: он знал, что Феодоре можно верить как мужчине.

Через месяц после рождения дочери – супруги все еще не разделяли ложе, но Феодора уже вполне оправилась, даже фигура стала почти прежней, - мать предложила начать купать малышку и, разумеется, Варда в море. А заодно и самим попробовать.

– Когда еще, если не теперь? – сказала она.

Муж поломался, но скоро уступил: он давно ждал этой просьбы, да и сам хотел. Только состояние Феодоры все не позволяло.

Но патрикий сказал, что сначала они всей семьей покатаются по морю на хеландии - на новенькой “Клеопатре”, чуде византийского кораблестроения с русскою прочностью. Обвыкнут, осмотрятся - а там можно перейти и к урокам. В учителях плавания у патрикия недостатка не будет.

Конечно, жена согласилась. Прогулка получилась радостной, даже праздничной: “Клеопатра” была увита гирляндами цветов, как те суда, на которых когда-то великая царица встречала Антония. На хеландии зажгли огни – и встречали чету Нотарасов рукоплесканиями. Феодора смеялась, сама счастливая как дитя; муж был так же весел.