– Я чувствую, что этот пояс защитит меня.

Феофано серьезно кивнула.

– Дионисий умеет делать подарки.

“И Дарий”, - подумала Феодора, ощущавшая под рубашкой золотую звезду с искривленными лучами.

Феофано подошла и обняла ее за плечи; они вместе направились к своему экипажу. Как бы превосходно ни были вооружены женщины их отряда, им, как и детям, нельзя будет показаться наружу, пока все не кончится…

Они сели друг напротив друга – Феодора рядом с сыном, как сидела всю дорогу; вдруг, поддавшись порыву, она стиснула руку Варда.

Ощутила, словно впервые, как мальчик тяжело, испуганно дышит; и прижала его к себе.

– Уже недолго, сын, - прошептала московитка. – Вот увидишь: скоро все кончится!

– Я знаю, - глухо ответил умница Вард: конечно, этот малыш еще меньше ее мог знать, чем все кончится, но чувствовал, как нужно держаться и что говорить в такую минуту.

Анастасия, которую мать забыла, как нередко бывало, молча сжалась в сторонке – и только следила за Феодорой и Вардом испуганными и ревнивыми глазами.

Феофано, заметив это, пригласила девочку к себе. Анастасия с неожиданной готовностью пересела к лакедемонянке и прильнула к ней.

Феофано погладила ее по локтю и поцеловала в лоб.

– Ничего не бойся, - прошептала она. – Я и твоя матушка – самые храбрые женщины на земле! Мы никому не дадим вас в обиду!

Анастасия уткнулась в ее плащ.

– Я знаю, - прошептала девочка, как старший брат.

Когда повозка тронулась, Анастасия все еще сидела так – прижавшись к Феофано, не поднимая головы.

К беглецам, в полутора сутках пути до Стамбула, присоединились посланные Леонарда Флатанелоса, которые должны были представлять их как живой товар и караванщиков: сам комес уже дожидался в Городе, в условленном месте в итальянском квартале. То, что Леонард безопасно вошел в Стамбул и выслал к ним навстречу своих людей, немало ободрило Феофано и ее отряд.

Если это Леонард послал к ним помощников; и если это Дарий отправлял своему брату письма…

Фома Нотарас скакал к Городу во главе отряда, вместе с посланными комеса, – и все смотрел на купол храма; когда же София заслонила весь обзор, а патрикию пришлось запрокинуть голову, чтобы глядеть на нее, он потряс головой и понурился, уставившись на холку своего коня.

“Что делать… я ведь всех сейчас подведу, - лихорадочно думал Фома; пот обильно выступил у него на лбу, так что залоснились и намокли волосы и даже брови. – Как сказать им, что…”

Как сказать им, что Фома Нотарас предназначен для кабинетных битв, а не для арены?..

Тут вдруг он ощутил, что его толкнули в плечо; Фома вздрогнул и повернулся, схватившись за меч. Это движение было у него непроизвольным, унаследованным от куда более бравых предков.

– Господин, ты можешь отъехать назад, - прошептал один из людей Флатанелоса, такой же смуглый и широкоплечий критянин: с головой, по-гречески, на морской манер, или по-пиратски повязанной платком. – Мы сами поговорим со стражниками! Так будет даже лучше!

Фома посмотрел в блестящие светлые, как у волка, глаза этого помощника кентарха, и вдруг в патрикии поднялось опасение за семью, заставившее забыть собственную трусость.

– Ты уверен, что…

– Совершенно уверен! – кивая, ответил морской человек. – Погляди: мы сейчас подъедем, караульным все будет видно! Осади назад, скорее!

Фоме осталось только подчиниться: несмотря на все упражнения, которыми патрикий изнурял себя, он знал, что не сладил бы даже с одним таким молодцом, чья сабля, несомненно, побывала во многих настоящих переделках. Патрикий сжал конскую гриву и истово взмолился, - хотя не был особенно верующим, - чтобы вся его семья спаслась, и чтобы его Феодора не попала в лапы к этому критянину, Флатанелосу, которого она совсем не знает и который ослепил ее собою, как и многих других…

А потом их увидели османы: двое стражников, которые стояли снаружи у запертых ворот квадратной проездной башни*. Эти турки были по-европейски вооружены алебардами. Сейчас их и греков разделял ров, наполненный водой еще со времени осады, но его пересекал широкий деревянный мост – наверное, эти ворота часто служили и военным, и невоенным проезжающим.

И греки, повинуясь команде критянина, направились прямо по мосту к сторожевой башне, как будто имели на это полное право.

Турки пошевельнулись при виде каравана, но не слишком встревожились.

– Стой! Кто идет? – крикнули им, когда первая повозка оказалась по ту сторону рва.

Первый помощник кентарха, который так горячо советовал патрикию отступить, выехал вперед и заговорил. Фома неплохо, но недостаточно понимал по-турецки, чтобы полностью понять эту бойкую уверенную речь; но то, чего он недопонял, объяснили жесты критянина, который несколько раз ткнул большим пальцем в повозки, а потом широким взмахом руки окинул своих спутников.

Бородатые стражники переглянулись и кивнули своими большими чалмами; они усмехнулись, смягчившись. Хотя и подозрительность их после объяснения людей Флатанелоса увеличилась.