Разведчики не могут возвращаться. Никого не посылали. Одичалых за Стеной тоже больше нет, а если какие-то и остались, их слишком мало, чтобы ради них трубить в рог. Поэтому, когда раздался второй зов рога, они все поняли и стали ждать третьего. Вскоре и третий зов, аоооооооооооооооооооооооооо, прорезал ночь, словно лоскут воздушного шелка. Гренн тут же вспомнил Кулак Первых Людей, как на них наступали мертвецы, вороны Сэма вырвались из клеток, псы Четта обезумели, а медведь, мертвый медведь… и факелы, факелы… горите, мертвые ублюдки, горите… и как он пытался спасти Сэма, когда Малыш Паул больше не смог его тащить, а потом Сэм убил Иного кинжалом, который Джон нашел вместе со старым сломанным рогом… но слышать это на Стене, на Стене, а не в пустошах Клыков Мороза…

Гренн даже не понял, что стоит на коленях, пока Пип не заставил его встать на ноги.

– Вставай! – заорал коротышка. – Вставай, Зубр, надо подняться наверх. Пошли, ты теперь сраный рыцарь, ты же не хочешь, чтобы в песнях тебя величали «сир Гренн, Простертый Ниц». Ты слишком тупой, чтобы бояться, забыл?

Гренн хотел возразить ему, что он хоть и тупой, но все равно боится, но почему-то не стал. Он подтянул пояс с мечом, натянул на голову капюшон черного плаща и рявкнул:

– Скорее уж тебя будет звать «сир Пип Придурок».

Он был доволен, что наконец-то придумал хороший ответ, но опечалился оттого, что ему удалось удачно пошутить только перед смертью. Гренн вдруг перестал бояться, потому что страха уже не осталось.

Они с Пипом карабкались по лестнице наверх, и Гренн вдруг почувствовал, что счастлив. Счастлив, что родился, счастлив, что жил, счастлив, что в смертный час он не один. Счастлив, что этот смертный час настиг его не в убогой хижине в Речных землях. Он не хотел вступать в Дозор, да кто нынче хочет? Но лорд сказал, что Гренн нарушил лесные законы, изловив зайца без его соизволения, и за это он должен либо надеть черное, либо лишиться руки. Мать плакала, когда его уводили. Гренн помнил, как она звала его по имени, кривя беззубый рот. Она была так измотана непосильной работой и постоянными родами, что выглядела лет на сто, не меньше. Его крепко держали за плечо, и он понимал, что, если побежит, его убьют. Это было нечестно, но что в этой жизни честно?

Сир Гренн. Плечо совсем онемело. Он больше не мог держать лук, а кровь текла в исподнее и там замерзала. От Стены с жутким треском откололась огромная глыба льда и, пройдя на волосок от Железного Эммета, ухнула вниз и врезалась в толпу мертвяков. Упыри бились и корчились, словно бледные разжиревшие пауки, черные обрубки извивались на снегу. Но они не останавливались. Они не остановятся, никогда не остановятся, пока не…

Постойте-ка. Гренн резко поднял голову и протер глаза, ослепшие от снега. Наверное, просто померещилось. Ему так хотелось верить, что хоть что-нибудь, все равно что, может им помочь, но ему показалось, что на горизонте появился слабый красноватый отсвет. Этого было достаточно, чтобы осветить мечущихся упырей и заставить кровавые тени заплясать на снегу. Гренн никогда в жизни так не радовался.

– Солнце! – хриплым, сдавленным голосом выкрикнул он. – Солнце встает! Ночь закончилась! – Это означало, что следующей ночью будет новый штурм, еще более жестокий, но Гренну не хотелось сейчас об этом думать.

Пип смотрел на него со странным выражением лица. По его лбу, заливая глаза, струилась кровь из глубокой раны у самых волос.

– Гренн. Гренн Бестолковый.

– Это почему еще?

– Солнце не встает на севере.

Гренну понадобилось несколько мгновений, чтобы врубиться. А потом ему стало холодно, еще холоднее, чем раньше. Пип прав. Нет. Нет, не может быть.

– Джорамун, - прохрипела одна из копьеносиц. – Боги, смилуйтесь.

Даже Иные, казалось, заметили неладное. Они все как один повернулись и неподвижно уставились на свет. И в этом свете Гренн различил крылатые тени. Вороны. Столько ворон он никогда в жизни не видел, они камнем падали вниз, клевали и каркали. По какой-то необъяснимой причине Гренну показалось, что они произносят слово, какое-то имя, как делал ворон старого лорда Мормонта. «Бран, - кричали они. – Бран». И еще что-то, похожее на «Джон».

Но Джон погиб. Марш убил его, а Гренн и Пип в это время были здесь, в Бочонке, и ничего не могли поделать. Он не мог…

Одна из копьеносиц схватила его за локоть.

– Спускайся, парень, - просипела она. – Ради всех богов, слезай со Стены.

– Почему? – попытался спросить Гренн, но она уже отвернулась, таща его за собой. Вороны продолжали кружиться и каркать, клевать и терзать Иных. И ему смутно показалось, что за снеговой завесой что-то шевелится. Что-то огромное.

– Давай! – Копьеносица толкнула его на лестницу, и он едва не скатился вниз. Он беспомощно ощупывал ступени, стараясь идти как можно быстрее, а за ним шли те, кто остался от разгромленного гарнизона Бочонка. Земля слишком далеко, он не справится, просто не сможет…

До земли оставалось футов десять, когда Гренн услышал рог.

Звук раздался прямо у него в голове, словно раскат грома. Холодный и сокрушительный, как сама зима, как гибель и разрушение. Чистый, глубокий и печальный, словно погребальная песнь огромных северных волынок. Рог звал и звал, и казалось, это никогда не кончится. Этот зов заполнял их черепа, мысли и души. А потом раздался треск, словно ударила молния.

«Один зов – разведчики возвращаются», - лихорадочно подумал Гренн. Но они не посылали разведчиков.