Джеймс понял, кто там, но обернуться и посмотреть — значит, подвергнуть свою решимость страшному испытанию.

— Я могу вас попросить? — глухо спросил он, вынимая палочку.

— Разумеется.

— В доме мои друзья. Скажите им, что я вернулся домой и жду их там.

— Обязательно передам, — серьезно сказал Джон, и Джеймс ему поверил.

Говорить ему о том, чтобы он берег Лили, было бы глупо, поэтому Джеймс просто кивнул ему в последний раз и трансгрессировал.

Лили, стоя на коленях на постели, медленно сползла на покрывало и закрыла голову подушкой.

Раньше она думала, что все эти песни про «забрал сердце», «вырвал душу» и прочая ерунда — просто бред больной фантазии глупых женщин.

Теперь же, когда у нее в груди вдруг образовалась собственная незримая сквозная дыра, она почувствовала огромное родство со всеми этими глупыми женщинами...

— Я буду тебе писать каждый день, — пообещала Алиса перед тем, как уйти. — Все наладится, Лили, понимаешь, все. И мы увидимся еще не раз, так что я не прощаюсь. Ты только не опускай руки. Все будет хорошо...

Лили чувствовала себя так, словно кто-то вынул, разобрал ее душу на части, как паззл, и свалил обратно бесформенной цветной кучей...

С той минуты, как Джеймс трансгрессировал, не сказав ей ни слова, прошел, наверное, уже целый час, но Лили словно и не заметила скользнувшего мимо нее времени.

На той кофте все еще остался его запах. Лили куталась в нее, лежа на покрывале, и постаралась представить, что они снова лежат вместе на траве, и он в любую секунду обнимет ее, и она услышит его голос, почувствует его губы...

— Лили, ты хорошо сейчас чувствуешь? — мама неслышно вошла в комнату и заволновалась, увидев, что дочь неподвижно лежала на постели, кутаясь в теплую кофту. — Лили, ты слышишь?

— Слышу, — едва слышно отозвалась девочка.

— Все уже ушли, — миссис Эванс присела на край кровати. — Может, теперь ты мне расскажешь про этого мальчика, с которым ходила гулять ночью?

Лили удивилась настолько, что смогла вырваться из своего душевного болота и обернуться.

— Откуда ты знаешь?

Мама фыркнула.

— Ради всего святого, дочь, вы так крались, что вас слышало все графство.

— А Алиса сказала, что вся улица, — кисло ответила она, снова отворачиваясь.

— Ну ладно тебе, Рыжик, не прячься. Как его зовут? Почему ты мне о нем раньше ничего не рассказывала?

Лили пожала плечами.

— Лили, мне не нравится твое состояние. Ночью случилось что-то, о чем ты мне не хочешь говорить? — голос ее от тревоги стал выше. — Лили?

— Случилось.

Миссис Эванс мысленно взяла себя в руки.

— И что же?

Лили коротко взглянула в тепло-карие глаза матери и вдруг подумала, что ей можно рассказать все.

Она вытерла лицо и села на постели.

— Мам... Джеймс Поттер спас мне жизнь сегодня ночью.

====== Это – твоя семья ======

«Я жива...»

Эта мысль горячей волной хлынула в пустое, застывшее сознание, и Роксана очнулась.

В просвет между двумя досками смотрелось смородиновое небо.

Рассвет...

Роксана закрыла лицо грязными, кисло пахнущими ладонями и разрыдалась – сухо, без слез. С четырех сторон ее окружали обломки, повсюду хранили молчание мертвые зрители, а она лежала и задыхалась в истерике. У нее было такое чувство, будто она проснулась в склепе.

Непонятно, как долго она рыдала вот так. Времени здесь как-будто не существовало. Когда же она немного успокоилась, то смогла проделать в досках небольшую дыру и выбралась на поверхность. При свете дня ночная разруха выглядела в сто раз ужаснее. Над бесконечными телами, обломками машин, кусками сцены и упавшими обгоревшими деревьями курился туман, и пепел плавал в теплой душной тишине, как грязный снег. Тишина, расстилавшаяся в лесу была особенно страшной и какой-то неестественной. Так молчит раненый человек, в лесу обычно всегда слышно возню его обитателей, или шум ветра в деревьях. А сейчас всё застыло и каждый осторожный шаг по пепелищу разносился по этой тишине как сигнал: я здесь, хватайте меня!

— Мирон! — позвала Роксана и испугалась того, как зазвучал в этой мертвой тишине ее голос.

На краткий миг ей показалось, что люди, лежащие вокруг, на земле и под обломками, сейчас отзовутся и встанут, но когда они не отозвались, у Роксаны вдруг начали дрожать ноги.

— Мирон! — снова позвала она, и её голос задрожал.

Инстинктивно она побрела к останкам разорванной в клочья сцены, щурясь в размытые светом сумерки и стискивая на груди куртку.

Сначала Роксана могла видеть только куски декораций, торчащие из земли, словно зубы какого-то великана.