Шрифт:
— Попроси товарищей зайти в другой раз, я с заданием Сталина.
Сидевшие в кабинете поднялись и поспешно удалились.
— Ну что, Шубов? Почему ты до сих пор не уехал на Алтай?
— Во-первых, не было приказа о моем назначении; во-вторых, не мог же я бросить завод, который готовится выпускать танки. Раздевайтесь, присаживайтесь, Александр Борисович, я вам расскажу, что мы тут уже сделали.
Васин снял кожанку, повесил ее в большой шкаф, туда же положил фуражку и, глядя на высокого Шубова, приподняв голову, сказал небрежно:
— Что ты тут делал, я знаю. Но мне совершенно неизвестно, отправляешь ли ты на Алтай специалистов по тракторам и собираешься ли ехать сам?
— Списки имеются… И туда уехал главный инженер Серегин. Что касается меня лично — думаю, что я был бы полезней здесь. Лучше меня никто не знает завод.
— Послушай, Шубов, — резко, металлическим голосом заговорил Васин, — заводу не нужны два директора. А мне не нужны командиры. Я привык командовать сам.
— Я мог бы…
— Что?.. Ты мог бы делать танки?
— Ну, не совсем танки, но кое-что другое мог бы. Я мог бы быть коммерческим директором.
— Здесь не будет никакой коммерции. И не будет такой должности. Пока еще не поздно, я советую тебе, Шубов, ехать на Алтай. Там пересидишь войну, а потом вернешься…
— Не знаю… Я должен еще поговорить с Парышевым.
Васин поднялся и, обойдя стол, спросил:
— Где ключи от сейфа?
— Они тут, в столе…
— Дай сюда!
— Но я еще не получил приказа наркома.
Васин засунул в карман руку и, достав хрустящую бумажку, развернул ее перед носом директора.
— Вот мандат ГКО, подписанный Сталиным… Ключи и печать! Живо!
Шубов выдвинул ящик стола, Васин взял ключи, подбросил их на ладони и, сев в директорское кресло, нажал кнопку. Вошла секретарь Матильда Аркадьевна.
— Вы звали, Семен Семенович?
— Я звал! — сверкнул глазами Васин. — Принесите печать!
— Слушаюсь! — упавшим голосом сказала Матильда и тотчас принесла печать.
— Можете идти! — крикнул Васин.
Когда Матильда вышла, он повернулся в кресле к стоящему в растерянности Шубову:
— Все, Шубов! Все! С сегодняшнего дня здесь командую я! При первом же разговоре с Парышевым я скажу ему, что ты уехал на Алтай. Приказ пришлют туда. Сразу забирай семью и всех, кто тебе нужен. Когда соберешься — зайди! Я дам машину…
Глава одиннадцатая
Татьяна вернулась из Нижнего Усула на четвертые сутки вечером, когда домашние собирались ужинать. Она радостно обняла открывшую дверь мать, приласкала бросившихся в переднюю Вадика и Федьку, подарив им по книжке с картинками. Раздевшись, вымыла руки и, наскоро причесавшись, вошла в столовую, поцеловалась с женщинами, поздоровалась за руку со свекром.
— С праздником, дочка! Садись ужинать! — сказал Гаврила Никонович и, заметив, что Татьяна вернулась оживленная и повеселевшая, подумал: «Если был бы дома Егорша, он бы не пустил ее разъезжать».
Татьяна уселась на свое место рядом с Вадиком.
— Ну что, Таня? Как съездила? — спросила Зинаида, тоже заметив перемену в ее лице и настроении.
— Спасибо, хорошо! Побывала в институте у Патона. Они работают над автоматической сваркой брони. Уже есть успехи. Обещаются приехать к нам, как только сделают аппарат.
— А сколько вас ездило? — спросил Гаврила Никонович, которого не оставляла мысль, что Татьяну не стоило отпускать.
— Четверо. Трое инженеров и я.
Гаврила Никонович кашлянул в кулак и ничего не сказал…
— Писем не было? — спросила Татьяна после некоторого молчания.
— Нет, не было… — ответил Гаврила Никонович, несколько успокоенный тем, что она вспомнила о Егоре, и, помедлив, добавил: — Но есть новости поважнее. Прибыл первый эшелон с североградскими рабочими. И среди них — Егор!
— Неужели? — радостно воскликнула Татьяна. — А где же он?
— Пока в карантине… Выпустят через неделю.
— А где карантин? — вскочила Татьяна. — Я поеду! Может, увижу его…
— Сиди, сиди, дочка. Держат их за забором. И близко никого не подпускают. Боятся тифозных.
— Что же говорят? Как они доехали?
— Еле живы! — вот что говорят. Всех держат на питательном режиме.
Попив чаю, Татьяна сразу же пошла укладывать Вадика. Как было заведено, принялась ему рассказывать «историю» о том, как видела горы и на скале большого медведя. Но, рассказывая, она все время сбивалась, путала — была переполнена волновавшими ее мыслями…