Смотрит, поднес витязь руку к плечу. Перепрыгнул на нее сокол, махнул он, - расправила птица крылья, подалась к дереву ближнему, села, сидит. А всадник перекинул щит на руку левую, правой саблю, - степной работы, - чуть из ножен вытащил. Не робкого десятка, хоть и молод.

– Ты чем сподручнее, тем и маши, - а сам думает: "Не стану я его особо охаживать-то. Так, поучу маленько, пару раз по загривку, возьму слово нерушимое, что сам поедет прощенья просить, - и вся недолга. С кем не бывает, по молодости-то". А то что сам не стар, про то и мысли нету. Как и о том не думает, что противник ни в силе, ни в ловкости равным оказаться может. Куда там ему, как-никак, а сам ученик Святогора за дело взялся.

Вот незадача сразу и приключилась. Прянул Илья вперед, махнул булавой осторожненько, даже не вполсилы, чтоб только сбить противника с коня, а только и тот не лыком шит. Змеей проскользнул под рукой, так сабелькой своей по спине плашмя вытянул - гул пошел. Вот ведь вражина, ну, держись теперь!.. А тот вьется вокруг, ровно муха прилипчивая, то с одной стороны подкатит, то с другой, то с коня свесится, то клинок так подставить норовит, чтобы луч солнечный в глаза Илье полыхнул. Увертлив противник, что и говорить!

Понял Илья, вот так, шутя, не сладить с таким. Не силой с ним равняться надобно, в ловкости да хитрости одолеть. Не всему Святогор выучил. Попривык Илья, что противник его не уходит из-под удара, встречает щитом, али оружием. Этот же, ровно маслом намазан - чиркнет по нему булава, и в сторону свистнет. Так скоро устать можно, махая без толку, тогда голыми руками бери. Сам-то не больно сабелькой своей размахивает...

Изловчился все-таки, и как витязь в очередной раз под руку поднырнул, развернулся и сзади по шлему наотмашь достал. Не сильно получилось, по самому навершью, однако ж и того хватило: соскочил с головы, покатился по земле, а у супротивника волосы светлые по плечам рассыпались. Баба!..

Опустились у Ильи руки от удивления, рот раскрылся - ровно дупло, полезайте белки-совы, всем места хватит. А баба тем временем не растерялась: подскочила, да как приложит с ходу в грудь кулаком. Не ожидал Илья, что в бабьем теле, да силища такая окажется. Взмахнул руками, да и полетел с коня на землю. Опомниться не успел: соскочила светловолосая, бросила в сторону сабельку свою, щит, выхватила из-за пазухи ленточку о три цвета, придавила грудь ему коленом, сплела руки этой самой ленточкой, снова на ноги поднялась, смотрит, улыбается.

– Ну что, женишок, - спрашивает, - сам пойдешь, аль за конем побежишь?

Совсем у Ильи в голове помутилось. И так удивительно было, а тут уж совсем ни в какие ворота...

– Какой я тебе женишок?
– бормочет.
– Кто ты вообще такая? Откуда взялась?

– Все вы так, - и голос у нее такой насмешливый, - один на другого как ворона на ворону... Хоть бы кто отговорку какую придумал. Ни ума, ни обхождения. Раз баба - силком ее, и вся недолга. Невдомек, что иная баба за себя и постоять может. Так может, мало не покажется. Подымайся, чего разлегся-то. Там тебя товарищи твои дожидаются.

– Какие-такие товарищи?
– ничего Илья не понимает, однако поднялся кое-как. Руки к лицу поднес, на ленточку смотрит.

– Смотри - не смотри, - не вырвешься, - зубы скалит, и все тут.
– Заговоренная. Самой Лелей. И не пытайся.

Как же, не пытайся. Поднапряг слегка руки - что за чудеса? Ровно цепями железными схвачены, а не ленточкой льняной.

– Ты что же это, полевица какая, али лесовица?
– полюбопытствовал.

– Не полевица я, живая...

Вздрогнул Илья. Дрожь по телу пробежала. Слышал ведь голос этот где-то, вот, вроде как давеча, и слова те самые... Присмотрелся внимательнее.

– Ну, чего зенки-то вытаращил? Сам, спрашиваю, пойдешь, али на аркане волочь?

Снова руками пошевелил.

– Тебе, дурню, что сказано было? Никому не снять, кроме одного-единственного. Сама Леля мне ее подарила. И не пытайся...

Тут ленточке и соскользнуть. Настал черед бабе рот распахнуть, чтоб не все, значит, белки-совы Илье достались. Застыла, опустив руки. Смотрит на Илью, слова выговорить не может.

И он столбом застыл. Вспомнил и голос, и слова. Глядит - наглядеться не может. Так вот ты какая, судьба, кузнецом выкованная... И чем больше глядит, тем больше хочется. Краса-то какая... Конечно, и у них в деревне девки красные были, да только куда им до этой...

А она... Вдруг закраснелась, руками закрылась, отвернулась и... расплакалась.

Видит Илья, содрогаются плечики, даром что доспехом прикрытые. Поднял руки, сжал осторожненько плечики эти.

– Ну, чего ты, чего?..

А она вдруг повернулась, уткнулась в него, и плачет, не перестает.

Приобнял, прижал к себе, такой беззащитной вдруг показалась. Даром что вот-вот только одним ударом с коня сбросила, что не сарафан на ней, доспех воинский. Гладит по волосам, еле-еле прикасается, ровно обидеть боится. А она отодвинулась, смотрит глазами, все еще слез полными, а сама солнышком сияет, улыбается.